— Нет, — Кириллу пришлось приложить все силы, чтоб голос звучал ровно.
— Не придешь, — подтвердил страшный человек. — Ну что, отпустить тебя? Только на хрена, скажи, мне удобрение у порога? — он пнул носком валенка труп. — Весна скоро, затухнет. Оттащи на улицу, и разбежимся.
У бандита отлегло от сердца. Что угодно, лишь бы поскорее отсюда.
На мгновение человек отвел ствол ружья. Снял шапку и вытер ладонью пот со лба. Кирилл заметил, что на голове его, как при лишае, виднелись неровные проплешины. Он и не подумал воспользоваться моментом — кожей чувствовал, что это человек опасен.
В банде Бурого, с которой он и его ныне покойный приятель путешествовали полтора месяца, хватало живорезов. Они прошли через два десятка сел и деревень, слишком маленьких, чтоб организовать отпор, и разговор с жителями был короткий. Те, кого не убивали сразу, обычно самые крепкие мужчины, превращались в «оленей». Этих впрягали в сани, насиловали — женщины не выдерживали переходов, а оставаться на месте не давал недостаток корма — и, в конечном счете, забивали как скот.
Когда ватага уголовников не могла найти провизию, ее рацион состоял из того, что называли «суп с корешками». «Корешок», который отправлялся в котел, определялся жребием, но на практике туда попадали самые низкоранговые — петухи или черти. Брать у «обиженных» что-то из рук или дотрагиваться до них было западло, но трахать или жрать их воровские понятия не запрещали. Хотя к этому времени до понятий им было не больше дела, чем до писанных законов.
Но в этом волке-одиночке проскальзывало что-то другое. Он не смаковал чужую боль. Ему было просто на нее наплевать. Бывший толкач, заработавший на героине за три года на новую «Ауди», понял это. Он уже было снова схватил мертвеца за ноги, когда хозяин жестом остановил его.
— Погоди, — глухо произнес тот. — Откуда я знаю, может, ты бросишь его прямо за воротами? Лезть за тобой неохота. Ты вот что… куртку сними.
Пленник помедлил, ружье чуть приподнялось, ствол качнулся из стороны в сторону.
— Долго еще? — вежливо поинтересовался хозяин. Его палец лежал на спусковом крючке.
Стуча зубами от холода и страха, Кирилл расстегнул «аляску» и кинул на снег.
— Шапку тоже, — указал на его кроличью ушанку монстр. — Хорошая шапка. И валенки сними. Сделаешь, отдам.
Стуча зубами и выдирая ноги в одних носках из глубокого снега, раздетый бандит поволок по двору тяжелый труп. Вслед ему светил фонарь, отмечая путь.
Метрах в пяти от забора он положил тело.
— Мало! — крикнули со двора. — Дальше тащи.
Метрах в двадцати от дома, на другой стороне дороги, у самой опушки он позволил себе остановиться.