„Не могу понять, почему при таком скоплении кораблей в одном месте не появилось ни одной немецкой лодки“, — заметил я.
„Ну и слава богу“, — меланхолично ответил Билл Ридли. Не успел он договорить, как корпус корабля чувствительно встряхнуло.
„Это подводный взрыв!“ — закричал я уже на бегу к трапу, ведущему на мостик… Одного взгляда на эскадру было достаточно, чтобы понять, в чем дело. „Набоб“ подвергся торпедной атаке».
Убаюканные мнимым спокойствием, корабли охранения «проспали» подводную лодку U-354 обер-лейтенанта Ханса-Юргена Штамера. Выпущенная ею акустическая торпеда попала в корму авианосца, он лишился хода и получил сильный дифферент. Макинтайр разделил свой отряд на две части. Одна, в которую входил флагманский фрегат «Бикертон», должна была оказывать помощь терпящему бедствие «Набобу», другая — прикрывать «Кент» и «Трампитер». Все корабли получили приказ задействовать акустические противоторпедные ловушки. «„Я спросил у Билла, — вспоминал Макинтайр, — а наш „Кэт“ уже задействовали?“ — „Парни как раз этим занимаются, сэр“, — ответил тот. Правда, договорить снова не успел. Корабль содрогнулся от сильного взрыва где-то в районе кормы.
В воздух взметнулся гигантский гейзер пламени, воды и обломков. Я успел разглядеть мелькавшие в нем глубинные бомбы и человеческие тела. Корабль буквально заходил ходуном. Оглушительно завыла сирена. Американские военные корабли, кроме обычной сирены, имели еще специальный туманный ревун. „Бикертон“ был построен в Соединенных Штатах, на нем тоже стоял этот истошно ревущий кошмар. Всякий раз, когда раздавался его жуткий вой, управление кораблем оказывалось полностью парализованным, поскольку он способен был заглушить все немыслимые звуки, не говоря уже о человеческом голосе. Перекричать американский ревун не мог никто.
Ситуация усугубилась тем, что взрывом повредило емкость со специальным химическим составом, применяемым для создания белой дымовой завесы. Над нами моментально повисло густое облако белого тумана. Корабельные вентиляторы всасывали ядовитые пары, и, чтобы избежать удушья, люди выскакивали на верхнюю палубу, но и там было ненамного легче.
Пришлось срочно поставить поврежденный корабль с наветренной стороны, и через некоторое время дышать стало легче.
В это время кто-то в машинном отделении разыскал нужный клапан и перекрыл пар, идущий к сирене. Рев смолк, и я почувствовал ни с чем не сравнимое облегчение. Как же прекрасна тишина! Теперь можно было пройти на корму и обследовать полученные повреждения. На палубе я увидел несколько изуродованных тел. Кругом раздавались стоны раненых. Добравшись наконец до кормы, я обнаружил, что она почти полностью разрушена. Стало ясно, что самостоятельно мы не сможем сдвинуться с места. Но я считал, что, если других повреждений нет и корабль останется на плаву, нас могут отбуксировать домой».