Я кивнул:
– Да, похоже, Генерал и впрямь тобой не на шутку заинтересовался. Не знаешь, с чего это он воспылал таким любопытством?
– А ты у него спроси, – посоветовала Лило.
Я фыркнул:
– Ага, так он мне и ответит.
Девушка пожала плечами:
– Извини, я тебе больше ничем помочь не могу.
– Слушай, Лило, откуда такая секретность? Куда ни ткни, сплошные загадки, и, заметь, без ответов.
Девушка молча легла на свою кровать и накрылась одеялом.
– Не хочешь говорить, не надо, – пробурчал я, злясь на собственное бессилие.
Ну не пытать же ее, в самом деле!
Я взбил подушку, поудобней устроился на лежанке и моментально отключился.
День выдался холодным. Ледяной ветер обжигал лицо, косые струи дождя ударяли по прорезиненному костюму химзащиты. Отец когда-то в таком ходил на зимнюю рыбалку. Я пока не вырос, и меня с собой он не брал. Возвращался красным не то от мороза, не то от принятых боевых ста грамм, которых на самом деле могло быть гораздо больше. Мать всплескивала руками. Отец целовал ее, потом подзывал нас с сестрой, по очереди брал в сильные руки, прижимал к себе, поднимал до потолка. Он был очень сильным. Любил шутки, веселье, компанию. Мы часто принимали у себя гостей…
– Ты чего застрял? – толкнул меня в спину Толик.
– Да так, вспомнилось кое-что, – зачем-то стал оправдываться я.
– Иди, нечего дорогу загораживать, – забурчал Толик.
– Раскомандовался тут!
Я хотел выразиться покрепче, но потом передумал. В сущности, Толик прав. Времени мало, надо спешить.
Наверху дышалось намного легче, воздух здесь хоть и отравленный, но намного вкусней затхлой атмосферы подземки. Интересно, почему так? Цианистый калий, к примеру, отдает миндалем, а ведь страшный яд. Неужели чем опаснее вещь, тем она привлекательней в глазах человека? Не всегда, конечно. Большинство тварей на поверхности не вызывают ничего, кроме страха и отвращения. Хотя причина тут может быть в другом. Мы смотрим на них с более низкого звена пищевой цепочки. Те, кто повыше, возможно, наслаждаются сейчас грациозным полетом гарпий, сокрушительной силой горилл-йети. А мы… мы смотрим на них, как зажатый в угол мышонок на вечно голодного помойного кота. Еда не может любить того, кто намерен ее съесть. А гарпии не едят, они не смакуют пищу, они разрывают ее на части и отвратительно жрут. Меня передернуло.
Я поводил глазами по окрестностям. Пока все гладко, путь открыт. Почему-то я был уверен на все сто, что так оно и должно быть. Никаких опасностей – сегодня мой, вернее, наш день.
И вдруг что-то засосало у меня под ложечкой, махонький такой червячок сомнения.