Мать начала выяснять, почему я не вернулась в Австралию вместе с другими сестрами. Она адресовала свои вопросы настоятельнице в Дженаццано, настаивая, чтобы та написала в Англию. Через некоторое время она встала в позу и жестко потребовала ответов, чувствуя, что что-то идет неправильно. Именно мать способствовала тому, что я уехала из Брюсселя, но, прежде чем это случилось, прошло еще два месяца.
КАК РАЗ в то время одной из учениц понадобились уроки английского языка, поскольку она собиралась вскоре отправиться в Англию. Меня спросили, не желаю ли я стать ее учителем, и я с удовольствием согласилась. Когда родители девушки поинтересовались, сколько я возьму – будто я имела какое-то представление о бельгийской валюте или о стоимости часа преподавания, – я ответила: «Немного», – и это все, что они смогли выудить из меня за последующие недели.
Девушке было около шестнадцати лет, и мы отлично сработались. Она объясняла мне тонкости французского языка, и я не чувствовала себя в проигрыше. Мы занимались в маленькой музыкальной комнате, где пахло тиковым деревом, из которого были сделаны панели. В комнате был обычный скрипучий пол и окна ниже уровня плеч, выходившие на уличную площадку. Учеба шла хорошо, и с каждым днем крепло мое чувство собственного достоинства, поскольку рядом находился человек, выражавший только признательность. Это было очень здорово. Когда настало время уезжать, а я и не думала уточнять свою зарплату, отец девушки перечислил монастырю довольно крупную сумму. Сестра, отвечающая за финансы, публично объявила в столовой о щедром подарке, признав мой вклад. Неожиданно я приобрела некоторый вес в этом месте, что оказалось очень приятно. Я так никогда и не узнала, сколько денег заработала для монастыря.
После этого небольшого происшествия что-то во мне изменилось. Мои отношения с общиной не претерпели изменений – по-прежнему все были погружены в работу и большую часть дня казались невидимыми в огромном здании, – но я начала общаться с рабочими сестрами, стремясь укрепить недавно возникшее ощущение того, что я тоже человек.
В отличие от монахинь-преподавателей, рабочие сестры представляли собой гораздо более сплоченный коллектив. Они работали в прачечной, готовили еду и мыли посуду. Когда у меня была такая возможность, я присоединялась к ним после еды, помогая вытирать тарелки. Мне нравилось их общество, в котором чувствовалась определенная независимость и уверенность в себе. Они были простыми, добрыми, безответными и преданными женщинами, за одним-единственным исключением.