Кэтрин была музыкантом и чувствительной девушкой, столь же сильно, как и я, если не сильнее, желавшей все делать «правильно». Я увидела это в ее больших невинных глазах и удлиненном лице с глубокими морщинами, что пролегли по обе стороны рта. Она была уязвима и, казалось, желала получить то, на что, судя по всему, и напрашивалась. Я не собиралась проявлять жестокость, но у Кэтрин на лице было написано, что она хочет именно этого. В конце концов, кто она такая, чтобы вторгаться в мои владения? В теплице тусклых эго легко возникают мелкие стычки. Мы клялись быть святее всего человечества и при этом унижали друг друга, пусть и косвенно.
Я объяснила сестре Катерине обычный порядок работы и рассказала, что делать, если в самый ее разгар появятся посетители. Мне показалось несущественным, что я ничего не записала, но она, кажется, сомневалась в своей способности запоминать детали. Если бы Кэтрин меньше думала о жертвенности, то, несомненно, записала бы все сама. Однако она этого не сделала, наводнив мою бывшую территорию потоками слез, – глупее не придумаешь. Кэтрин родилась в уважаемой и богатой семье, что делало ее стресс еще менее понятным. Вряд ли отец когда-нибудь ее бил. Мне и в голову не приходило, что поведение Кэтрин могло указывать на страдания от насилия и унижений другого рода.
Наставница послушниц вызвала меня, чтобы обсудить мое нежелание сотрудничать. Как того требовали правила, я встала на колени возле ее кресла и начала внимать словам, появлявшимся из ее сморщенного рта. «Сестра Мэри Карла, – сказала наставница, подняв глаза от своего бесконечного рукоделия и доброжелательно взглянув на меня. – Сестра Кэтрин не слишком хорошо справляется со своими обязанностями. Она говорит, что твои объяснения нечеткие. Не могла бы ты помогать ей более продуктивно?»
Значит, у Кэтрин неприятности, а я была в них виновата? Я опустила глаза, изо всех сил стараясь не улыбнуться. Мне казалось смехотворным, что проблемы Кэтрин были столь важны, и я не собиралась ей сочувствовать. «Матушка, – промолвила я, – я показала ей, что делать, и все подробно объяснила. К этому нечего добавить». Как я и думала, она ничего не ответила и отпустила меня.
На лице Кэтрин снова возникла блаженная улыбка. Как я ненавидела эти ее трагические манеры праведницы! Такое лицо могло растрогать кого угодно: пожалуйста, не поручайте мне никакого задания, кроме игры на пианино. Теперь она вытирала пыль в гостиных и начищала полы – чего уж проще. Я презирала ее за то, что она была избалованным ребенком, никогда и ничего не чистила и не мыла сама, а теперь страдала от работы, которая не казалась мне трудной. Однако в итоге Кэтрин осталась в монастыре, а я ушла. Но она уже давно не пачкает себе руки и преподает музыку.