Врач должен был не просто проверить мои уши, поскольку мог это сделать в любой из своих визитов в монастырь: его попросили их вымыть. Он согласился неохотно, поскольку видел, что уши не были грязными. Тогда-то я и заметила улыбки на лицах своих спутниц, осознав, что это была хитрость, унизительное наказание, целью которого было заставить меня слушать внимательнее! Я вздохнула в тревоге. Меня было легко смутить, но они поступили низко, пытаясь подобным образом донести до меня свою мысль. По пути к трамваю никто из них не промолвил ни слова.
Мы отплывали в Англию на корабле «Ориана» компании P&O. Сопровождать нас должна была преподобная мать Ви– нифред, обладательница чеширской улыбки, которая чувствовала ко мне особую нелюбовь и была ярой приверженкой правил. Однако даже она не могла испортить нам восторженное настроение, вызванное перспективами путешествия по бескрайнему океану. А я возвращалась в Европу почти по тому же маршруту, который девятью годами раньше привел мою семью в Австралию.
Веселый марш, исполнявшийся на пристани в самый разгар дня, постепенно стихал по мере того, как корабль медленно отходил от берега, и мы сгрудились в кучку, чтобы помолиться за безопасное путешествие. Пятинедельная поездка должна была стать первоклассным приключением, хотя у нас фактически не было возможности общаться с другими пассажирами.
Нам досталось две большие каюты на палубе «D»; я делила ее с тремя девушками и спала на верхней койке. Пол был устлан толстым ковром, иллюминатор прекрасно задрапирован синелью, а корабельное мыло чудесно пахло в отличие от желтого туалетного мыла, к которому мы привыкли в монастыре. Правило тишины соблюдалось не так строго, и мы обсуждали друг с другом то, что видели, однако разговаривать с пассажирами все равно запрещалось. У нас была карта, и мы следили за всеми островами и местами, мимо которых проплывали.
На борту было четыре священника, и каждое утро они вместе проводили службу, на которую собиралось около дюжины пассажиров. Мы готовили алтарь и гладили облачение.
Нам выделили собственную столовую и персонального официанта, невысокого молодого человека, с изумлением наблюдавшего за свободно разговаривающими сестрами. Думаю, это явилось настоящим ударом для его набожных католических представлений о религиозных женщинах и об их предполагаемом спокойствии и уме. Он глазам не мог поверить, видя, с какой жизнерадостностью мы заказывали блюда, не зная, что они собой представляют. Мы практически не просили его объяснить значения слов в пространном меню, дарившем непривычно богатый выбор.