— Погоди… Погоди, Виталий. — Он подошел к конвоиру, взглянул ему в глаза. — Охрятин, вы… верующий?
Глаза конвойного растерянно заметались в разные стороны, он облизал пересохшие губы. И наконец осторожно, еле заметно кивнул — да.
— Крест носишь, — утвердительно сказал Гоцман.
— Т-так точно…
— Покажи.
Трясущиеся пальцы Охрятина не сразу смогли расстегнуть ворот гимнастерки. Наконец он разжал ладонь. Там лежал простой, грубо выделанный зубилом из какого-то металла, скорее всего из тонкостенной гильзы малокалиберного зенитного снаряда, крестик.
— У Роди здесь, на шее, был шнурок? — Гоцман поднял глаза на Кречетова.
— Не помню… — нахмурился тот, но тут же хлопнул ладонью по лбу: — Нет, был! Был, точно был! Я его сдернул! Черный такой…
Гоцман метнулся к столу, схватил телефонную трубку, набрал номер арсенинского кабинета.
— Андрей Викторович?.. Где шнурок, которым задушили Родю?
— Не знаю, — отозвалась трубка. — Я его не видел.
— А вы вспомните, посмотрите в вещах…
В трубке повисла тишина, наверное, Арсенин перебирал вещи убитого. Гоцман нетерпеливо барабанил пальцами по столу, прикусив нижнюю губу.
— Нет, нету… — наконец вздохнул Арсенин. — Когда я подбежал, шнурка на шее у него не было.
…На этот раз Гоцман внимательно осмотрел все углы возле каменного шкафа. Поднял с полу стакан с холодным чаем и пошел к кабинету…
Подоспел он как раз вовремя — Кречетов, завернув Охрятину руку за спину, вжимал ему пальцы под ребра, а конвойный кричал от невыносимой боли.
— Кто тебе приказал? — мычал в ярости майор. — Кто?..
Гоцман не без труда отбросил вошедшего в раж помощника военного прокурора от подозреваемого. Тот беспомощно сполз со стула на пол. Глаза Охрятина закатились, из полуоткрытого рта тянулась тонкая нитка слюны.
— Извини, не сдержался, — тяжело дыша, выговорил майор, потирая руку.
Гоцман склонился над конвойным, пощупал пульс, потом взялся за телефон:
— Андрей Викторович, то снова я… Зайдите. Срочно. Да, с аптечкой…
Оба замолчали, глядя на лежащего без сознания Охрятина.
— Виталий, постарайся вспомнить, где шнурок, которым задушили Родю, — наконец медленно произнес Гоцман.
Кречетов тяжело вздохнул, окончательно приходя в себя, пошарил по карманам, но ничего не нашел. Развел руками:
— Точно помню, что сдернул с шеи… Потом… отбросил в сторону. Шнурок черный, довольно короткий.
— Да, — непонятно качнул головой Гоцман. — На конце — крохотное колечко. Похож на вязку для крестика или талисмана.
— У Арсенина нет?
— Нет, — покачал головой Гоцман. — И в коридоре тоже…
Наблюдая за тем, как Арсенин осматривает безжизненно лежащего на полу Охрятина, Гоцман крепко потирал ладонью грудь. Не болело, нет. Но саднило. Не любил он непонятностей, особенно когда они были связаны со смертью — пусть даже и Роди. Он на минуту вспомнил, как жалобно тот стонал, мучаясь от раны, и нахмурился.