Мы все женились, мы куплеты распевали.
Тарарым-бары гопцем-це-це мама-у.
Я расскажу вам об одной одесской свадьбе.
Тарарым-бары гопцем-це-це мама-у.
А свадьба весело идет,
Жених сидит как идиот,
Своей невесте на ухо поет..
Припев радостно грянули все обитатели двора:
Гоц-тоц, Зоя,
Зачем давала стоя,
В чулочках, шо тебе я подарил?
Иль я тебе не холил,
Иль я тебе не шворил,
Иль я тебе, паскуда, не люби-и-ил!..
Фима тоже вплел в горестную историю Зои, которой дарили цветы, духи и фолианты, свой шаткий, неубедительный тенорок. Гоцман, вылавливая из миски увертливый помидор, негромко произнес ему на ухо:
— Андрей Остапыч, между прочим, сказал, шо если Фима имеет интерес к уголовному розыску, так пусть работает…
Он знал, чем обрадовать старого друга. Фима мгновенно оборвал песню, и на его лице вспыхнула довольная улыбка, впрочем тут же сменившаяся скучающей миной. Он сдвинул на затылок тюбетейку, потеребил нос.
— Оно мне надо?
— Он так сказал… — Гоцман покосился на Омельянчука, сосредоточенно накладывавшего себе на тарелку холодец, и наконец-то справился с помидором. — Так и шо ты имел сказать за версии? — как ни в чем не бывало осведомился он, со смаком жуя.
Фима помедлил для солидности. Откашлялся, сплюнул в пыль.
— Есть той пустяк, шо я имею упаковку гимнастерок один в один с той схоронки. Срезал бирки с тех, шо мы нашли, и выяснил, с какого они склада.
Гоцман крякнул.
— Не, я могу и промолчать, — заметив его реакцию, обиделся Фима.
— Не тяни кота, босота!..
Фима с удовольствием послушал поющих оперативников. Подцепил на вилку огурец, прожевал, проглотил. Поискал глазами на столе фаршированную щуку, но увы — она пользовалась слишком большим успехом. Гоцман терпеливо ждал.
— Не знаю, кто как, а я имею сказать тост, — неожиданно объявил Леха Якименко, наполняя рюмки соседей.
Ответом был гул всеобщего одобрения. Попытки Давида протестовать успеха не имели.
— В отличие от многих присутствующих я, может, знаю Давида Марковича не так давно… — Выпив, Леха начинал говорить красиво и сейчас умело пользовался этим преимуществом. — Я, может, не живу с ним в одном дворе, как уважаемая мадам Шмуклис, Эммануил Гершевич и дядя Ешта… — Все упомянутые им гости вежливо раскланялись. — Я не знал его до войны, когда от молодого и красивого сержанта Давида Марковича с небольшим успехом бегали по дворам недалекие халамидники…
— Кажись, только вчера было, — буркнул раскрасневшийся от водки Омельянчук. — Я тогда лейтенантом был…
—…Зато я познакомился с Давидом Марковичем в те нелегкие дни, когда подлые враги наступали на нашу прекрасную Одессу, — возвысил голос Леха, расплескивая от воодушевления рюмку. — И я вам доложу, шо свой вклад в победу мы внесли от души и сердца!.. В октябре сорок первого, как сейчас помню, — прет на нас целая румынская дивизия, с оркестром, чин чинарем, впереди иконы несут…