— Сесили? — спросил он изумленно, стоя на коленях у кровати мальчика-подростка.
Сердце мое затрепетало от радости и облегчения. Жив. Остался, боролся с болезнью и победил.
Я опустилась на колени рядом с ним. Жена пивовара, поившая маленькую дочку, смущенно на меня покосилась. Пусть не в шелках и бархате, к их сословию я все же не принадлежала, и как обходиться со мной, ей было непонятно.
— Вы живы, — сказала я. — Я так беспокоилась. Боялась, что не увижу вас больше.
Он одарил меня прежней мягкой улыбкой, и я увидела, что морщинок вокруг глаз у него прибавилось. Ответил:
— Богу пока не угодно было нас разлучить.
Я посмотрела на мальчика. Думала, Эндрю кормит его, но тут поняла, что он вершит последнее таинство. Рубахи на ребенке не было, на шее и под мышками виднелись предательские бубоны, которые и дали чуме имя. Обычно она уносила людей за неделю, но мальчик был так изможден, словно умирал годы. Глаза блестели от жара, и нашего присутствия он, похоже, уже не сознавал.
Горечь подступила к горлу, я отвела взгляд. Встала, сказала Эндрю:
— Заканчивайте… я подожду вас снаружи.
И вышла из дома — туда, где царили свет и тепло, а не смерть.
Через некоторое время Эндрю вышел тоже. Спрашивать у него, умер ли мальчик, я не стала. Задала другой вопрос:
— Сколько человек выжило? Из тех, ради кого вы остались и рисковали жизнью… сколько?
Он пожал плечами.
— Три четверти. В семьях, где были совсем маленькие дети и дряхлые старики, — половина.
— Половина, — ровным голосом повторила я. — Не так уж и хорошо.
— Если хоть один выжил благодаря мне, это очень хорошо.
Я заглянула в его безмятежное, исполненное уверенности лицо, вздохнула.
— Спорить с вами бесполезно.
Он улыбнулся. Я вздохнула еще раз.
— Могу ли я помочь?
Улыбка пропала.
— Не шути с этим, Сесили.
— Я и не шучу. Скажите, что нужно делать.
Так я и стала вдруг сиделкой в маленьком провинциальном английском городке. Честно говоря, никаких особых способов борьбы с чумой в те времена не имелось. Содержать больных в чистоте, кормить и поить их — вот и вся помощь. Остальное было в руках иммунной системы и — если верить Эндрю — Бога. Когда мои подопечные переступали черту, из-за которой не возвращаются, я, не в силах смотреть, как они уходят, предоставляла их Эндрю и его молитвам. И все же случалось иногда, что они возвращались — те, кого я оставила. Поневоле поверишь во вмешательство свыше. Я и верила… пока не заболел Эндрю.
Началась болезнь исподволь — с жара, с болей, но оба мы прекрасно знали, что это означает. Тем не менее он работал, пока хватало сил. Когда же слег, я забросила всех остальных пациентов и занималась только им.