Лицо у отца покраснело, и он, ткнув меня в грудь указательным пальцем, крикнул:
— Думай!
Когда мы закончили с умножением, с него пот катил градом. Мы перешли к моему домашнему заданию по арифметике. Самолеты и поезда, все в разное время, отправляются куда-то со скоростью сто миль в час, обгоняют друг друга, останавливаются на пятнадцать минут, чтобы высадить пассажиров А, Б, В и Г в Чикаго, или Нью-Йорке, или Майами. Я попытался представить все это, и меня заклинило. Отец нарисовал самолет с указывающей вперед стрелочкой и соединил его с разными точками — на земле, насколько я понял. Получился треугольник. Потом он написал: «100 миль в час», провел между ногами треугольника прямую пунктирную линию и написал по углам «А, Б, В». В верхнем углу был самолет. За пределами треугольника отец поставил букву «Г», нарисовал прямоугольник и написал печатными буквами «Вокзал». После этого он спросил:
— Сколько от Чикаго до Нью-Йорка и когда Г встретит В и А? Ты подумай, а я скоро вернусь.
Он встал, вышел в гостиную и включил телевизор. Я сидел, переводя взгляд с его картинки на учебник и обратно. В голове был полный туман, и мысли мои наконец обратились к другим вещам. Некоторое время я разглядывал сучки на деревянных панелях — они здорово смахивали на орущие физиономии.
В середине стола была медная миска с фруктами — несколько бананов, апельсин, два яблока. Все они начинали портиться. Над миской летали три крохотные мушки. Я долго не сводил взгляда с миски — меня обуяла такая усталость, что я не мог придумать, на что бы еще посмотреть. Я был словно зачарован. Моя рука с карандашом поднялась над столом, потянулась к фруктам и очень медленно проколола яблоко — сквозь подгнившую кожуру карандаш вошел в мякоть. Я проткнул яблоко трижды, а потом понял, что делаю, и тогда вонзил карандаш еще в один фрукт. Его острие оставляло аккуратные темные дырочки.
— Ну и какой ответ? — спросил отец, возвращаясь к столу.
— А, — сказал я.
Я увидел, что он скользит взглядом по фруктам.
— Это что еще за ерунда? — Отец показал на миску.
— Я хотел предупредить, что фрукты есть уже нельзя, и, пока решал задачку, проколол их.
Отец вперился в меня взглядом, и мне пришлось отвернуться.
— Отправляйся в кровать, — скомандовал он.
Я побрел прочь от стола, слыша, как отец сминает свой рисунок с самолетом и треугольником. «„А“ — от Абсолютного невежества», — с отвращением пробормотал он.
Когда я оказался в спальне, антенна помалкивала. Но зато я представил себе аромат трубочного табака мистера Уайта. Запах был таким сильным, что я почти мог видеть его. Джордж несколько раз спрыгивал с кровати, пробегал по комнате, нюхал шкаф. И вот пришло утро — как удар кулаком в лицо.