Изуродованное злостью лицо Багаева вплотную приблизилось к лицу новобранца.
— Зато у вас высокое положение в мире, что находится за пределами милости Божьей. В царствии тьмы есть своя табель о рангах, — витиевато ответил Лебедушкин.
— Неужели? — улыбнулся капитан. Это была улыбка садиста. Лебедушкин знал, что все издевательства, которые он вынес и вытерпел в первые месяцы службы, творились по личному указанию капитана.
Лебедушкин моментально нашелся, что ответить:
— У вас очень высокое положение. Черная душа шестнадцатого циклона в домене его величества Сатаны. Вам надо идти в церковь, становиться на колени и стоять в бесконечной молитве семнадцать недель, пока края души не просветлеют.
— Откуда такая смелость суждений, рядовой Лебедушкин? Потому что стал близок к начальству? И что это за близость, из-за которой рядовые первого года службы читают мораль офицеру? Зачем он приходил? Чем вы занимались с командиром части, неужели прелюбодействовали?
— Это несчастье, когда сознание ничем не отличается от сбитых каблуков, — сказал твердо Коля.
— Он лапал тебя? Девица красная?
Багаев протянул руку к груди Лебедушкина.
— Не прикасайтесь ко мне, кентавр! — закричал Лебедушкин.
— Может быть, сходим в кино? Вот увидишь, он не сделает тебе предложение! А я — другое дело, я не обману!
— От вас несет серой, вы ад несете в себе! Гной, разложение, сифилис, вонь геенны огненной, гниение тюремной параши — вот основные компоненты, из которых в аду приготовляли вашу уродливую душу.
Багаев был потрясен смелостью желторотика, но умело скрыл свои эмоции.
— Хочешь домой, в Москву? Мы отправим тебя домой... в цинковом гробу. В твой гроб я положу мои капитанские погоны. Клянусь тебе, живым отсюда не уедешь. Прощай!
Багаев рассмеялся, лихо, словно на балу, развернулся на каблуках и исчез во тьме.
Он шел к выходу по лучу, потом выключил фонарь, и стало тихо.
— Я не боюсь, — закричал Лебедушкин в спину дьяволу.
— Напрасно, — раздалось из кромешной тьмы, — ведь я — твоя смерть. Бойся меня, думай обо мне.
Полковник все-таки отменил все индивидуальные занятия с Лебедушкиным по боевой подготовке. Ближе познакомившись с «Натальей Сергеевной», Кинчин понял, что переделывать Лебедушкина в мужика совершенно бессмысленное занятие. На всякий случай у входа в клуб все-таки поставили часового (из морально устойчивых), а огромные, оставшиеся без занавесок окна клуба закрасили белой краской.
Ситуация была безвыходная, оставалось только надеяться на чудо. Что когда-нибудь... однажды... Лебедушкин вернется в мужское состояние, а уж тогда от него надо будет как можно быстрее избавиться, то есть комиссовать.