— Знаю. Когда вы поженились?
— Три года только прожили вместе.
— Почему он тори платил? Законом ведь запрещено.
— Закон законом, а тори все платят. Я не хуже других, почему меня одну без тори должны отдавать?
— Ты комсомолка, как можешь так рассуждать?
— Все так рассуждают, все исподтишка дочерей продают, тори берут. Я и лицом и телом не хуже других.
Гэнгиэ не знала, как продолжать разговор, убеждать Сиою не было смысла, взывать к ее комсомольской совести — тем более.
— Зачем ты пришла? — спросила она.
— Он требует обратно тори, а отец говорит, если он сам не хочет со мной жить, то тори не возвращается. Что делать?
— Когда отец твой брал тори за тебя, он тогда уже нарушил советский закон. Вот скажи, что делать с твоим отцом?
Сиоя вспыхнула, поднялась.
— Отец не просил, он сам принес тори! Пусть сам он отвечает.
— Иди в районный суд, расскажи все, там разберутся.
— Его будут судить? — глаза Сиои разгорелись зловещим огоньком, она напряженно ждала ответа.
— Это дело судьи разобраться в деле. Скажу тебе сразу: ты красивая, а не дорожишь своей честью, позволяешь себя продавать и покупать, как бессловесная корова. Стыдно мне за тебя, за комсомолку стыдно.
Сиоя вскочила со стула, метнула на Гэнгиэ огненный взгляд и вышла, хлопнув дверью. Гэнгиэ сняла телефонную трубку.
— Нарсуд, — попросила она и, подождав немного, тем же ровным голосом продолжала: — Зайдет к вам Сиоя из Джари, поговорите с ней серьезно, растолкуйте, почему запрещены тори, а то она знает о своем равноправии с мужчинами, но в толк не возьмет, почему ее нельзя продавать, как животное. Растолкуйте, но не угрожайте, как это вы любите делать. Очень прошу вас, не пугайте моих женщин, они и так пугливы.
Речушка Сэунур петляла до головокружения, про такие горные речушки говорят охотники, что они похожи на утиную кишку. Было жарко и душно, солнце висело над головой и беспощадно палило непокрытую голову. Токто надел старую узкополую шляпу. На западе из-за островерхих сопок надвигалась гроза, там высоко в тебе курчавились бело-розовые облака. Дождь предвещали и кулики, купавшиеся в небольшом заливчике, и поникшие травы на берегу.
Речушка круто свернула налево; здесь она делала огромную петлю и возвращалась сюда же в каких-нибудь двадцати метрах. Токто пристал к берегу, взвалил на плечо берестяную оморочку и зашагал по тропке среди высокой травы. «Если прорыть канаву, вода потом сама здесь пробьет себе дорогу, — подумал Токто. — Сейчас посмотрим, на самом ли деле строится большое село да еще прокладывается дорога. Когда так, то часто придется сюда ездить».