- Ландыш! Ландыш! Я Герань. Петров у вас на месте? Пусть срочно зайдет к санинструктору. Его ждут!
Петров явился довольно скоро. Присел на пустой ящик, в двух шагах от меня, опустив глаза. Чувствовалось, что переживает.
Я стал заполнять в протоколе некоторые обязательные графы, а он, не дожидаясь моих вопросов, заговорил сам:
- Хочу сразу внести полную ясность. Во всем, что произошло, виноват один я. Как командиру взвода своих людей мне положено было знать, а я Королькова и этого Глебова не разглядел. Готов отвечать по всей строгости закона! - Он так и сказал: "по всей строгости закона" - действительно с готовностью все взять на себя.
- Вы напрасно так спешите со своим покаянием. Кто виноват - говорить еще рано. Прежде всего хотел бы услышать, почему вы считаете, что Корольков и Глебов перешли на сторону врага?
- В этом я уверен, - проговорил он.
- Вы можете привести какие-либо доказательства? Остались какие-то следы?
- На месте того секрета остался лишь поломанный камыш.
- Может, на них внезапно напали?
- Это исключено! Они бы сопротивлялись и кричали.
Больше от него я добиться ничего не смог.
Следующим был помкомвзвода сержант Кабдыров.
- Что могло произойти с ними? - начал я.
Кабдыров, не задумываясь, ответил:
- Сбежали к немцам!
- Через непроходимое болото?
- Они его где-то обошли.
- Но как и где?
Кабдыров лишь пожал плечами.
- А не могли ли немцы их убить?
Кабдыров возмутился:
- Зачем тогда каждый не кричал, не позвал на помощь? Это не могло быть!
Поколебать его в этом мнении, как и Петрова, было невозможно.
Я допросил еще нескольких бойцов, но и они все версию о нападении на исчезнувших решительно отвергали. Пожалуй, единственным аргументом в пользу того, что Корольков и Глебов перешли к немцам, оставалось только одно: у Королькова на оккупированной территории проживала семья. Почему ушел Глебов - оставалось загадкой.
Мои размышления неожиданно прервал солдат, которого я не вызывал. Он назвался комсоргом из роты Лучко и сразу меня атаковал:
- Все ждал, что вы меня вызовете, но так и не дождался. Решил действовать сам, хочу высказаться.
- Валяйте, высказывайтесь! - поощрил его я и пододвинул к нему табурет. Он с готовностью сел, положил сбоку на пол блиндажа свой автомат и горячо заговорил:
- Хочу вступиться за нашего Глебова. Вам уже черт-те что наплели. Я готов поклясться, что здесь правда и не ночевала. Он был парень открытый, смелый и немцев ненавидел. Вместе мы были с ним в бою не раз, так что говор ю то, что знаю.
- Сказано, конечно, от души, - согласился я,- но как это увязать с фактом их исчезновения? Ведь отмахнуться от этого нельзя...