— Сколько на твоих? — спросил он.
Авель взглянул на часы.
— Четверть восьмого.
— Ну, скоро придут.
Они договорились обо всем до мельчайших подробностей, но Авель спрашивал еще и еще, не мог удержаться. Нетерпеливый зуд приключений охватывал его; он с благодарностью взял протянутую сигарету.
— Может, последний раз с тобой курим, — сказал Пабло.
Потом увидел глаза Авеля и быстро добавил:
— Ну тут, в долине.
Они присели в укромном уголке, и Авель протянул ему конверт со своими сбережениями. Пабло перегнул его пополам и сунул в карман. Несколько минут оба молчали.
Вдруг ни с того ни с сего Пабло стал паясничать: глаза у него округлились, как пуговицы, язык вывалился изо рта, будто у повешенного, он размахивал руками на фоне лунного неба, словно бабочка крылышками. «Ну и влип ты, Авель Сорсано, влип-влип-влип!» Его рот закрывался со щелком, как футляр с драгоценностями, как жемчужная раковина. «Пабло, мошенник, сбежит с деньгами — и с вещами — а тебя бросит — сбежит мошенник — Пабло — сбежит — сбежит». И хотя на сердце у него стало холодно, Авель знал, что надо смеяться. Пабло, клоун Пабло, шевелил ловкими пальцами, созданными для воровства, дня нечистой игры, и, уставившись в одну точку, повторял без конца: «Влип! Слышишь? Влип-влип-влип!»
Он так и не смог понять эту выходку. Пабло уносил его деньги, его клад, его дружбу, его надежду. Он забрал у него все — может быть, он почувствовал, что взамен должен быть откровенным? Может, он говорил правду, притворяясь, что паясничает? Авель хохотал до слез. Пабло мошенник, Пабло клоун, Пабло воришка — самый лучший, самый добрый, самый любимый… Он смотрел на его пальцы, настоящие пальцы воришки, и восхищался. Сколько вещей старушек Росси прошло через них, попало в его ненасытные карманы! Когда Пабло говорил на прощанье самые любезные фразы, его карманы топорщились от семейных реликвий. С тех пор как они встретились, тогда, летом, была ли минута, когда он не ломался? Говорил ли он серьезно хоть один раз? Пабло сидел перед ним, передразнивая то Люсию, то Филомену, то Анхелу, и, не обращая внимания на его страх, насмешливо тянул противные слова: «Уходит твой Пабло, уходит за море, за горы, за долины. Больше ты его не увидишь — не увидишь — не увидишь».
По дороге шли два андалусца из интендантского управления, и Пабло пришлось замолчать. Настал час расставанья; Авель почувствовал, что глаза у него заволокло слезами. Пабло уходил. Но сейчас он был рядом, подстерегал, готовился к прыжку. Его хитрющие глаза сверкали искрами. «Я уйду с ним на войну, — думал Авель, — он завтра приедет за мной, и мы уйдем». Но вслух он не мог это сказать, просто смотрел на друга, пока они осторожно подбирались к грузовику.