- Зачем звал?- прогрессор упорно смотрел на картинку.
- Откуда ты взялся? - Крысюк говорил тихо.
- Тебе ведь не моя родословная интересна? Гнат, там, откуда я взялся, эта война, твоя война, уже давно закончилась, лет девяносто назад. У нас время идет быстрее.
Крысюк отодрал со стены картинку, перевернул, выудил из кармана химический карандаш.
Лось вздохнул, плюнул на карандаш, нацарапал короткое предложение на белой стороне литографии.
- Значит так,- Крысюк, сопя, прочитал написанное, изодрал литографию в лапшу,- ты потому до нас и хотел?
- Да,- прогрессор глядел на свои босые ноги,- теперь что? В контрразведку сдашь? Или здесь пристрелишь? Если здесь, так я хоть черкеску сниму, хорошая одежда, жалко пулями дырявить.
- Тьху! Ты ще заплачь! Живи себе да максима пантруй, студент. Якраз починили.
Лось икнул. Он ожидал пули в затылок или медленной, мучительной смерти.
- Ты мне лучше скажи, хто такой Котовский и чего он лысый?
- Лысый - он так стригся, а это был такой красный командир, там, откуда я взялся, его махновцы в блин раскатали, чудом выжил. Он под Одессой воевал, а до войны там грабил.
- Не, я про такого не знаю. Впервые слышу.
- Ага,- Лось вошел во вкус, - а теперь ты мне скажи, чего мы бьем большевиков, хотя они могли бы быть нам союзниками? Как-никак, белые - это общий враг.
- А шо они тюрьмы - оставили, продотряды - придумали, и про диктатуру пролетариата говорят? Люди свободные должны быть, без диктатуры. Батько ж тоже не дурной, поняв, як до них ездил, так насмотрелся, як они хозяйствуют. Совнарком в чай по три куска цукру пхает, а люди на улицах за селедку гнилую дерутся, в пирожках мясо сладкое, человеческое. Не за это против царя с царенышами боролись! - в карих глазах Крысюка пылал веселый огонь фанатика.
- Меня агитировать не надо.
- То й добре, - Крысюк потянулся, - иди себе, делом займись.
Прогрессор выскочил за дверь.
Село мирно нежилось на солнышке, в зарослях на огороде мелькал серый кошачий хвост, Илько тащил куда-то ведро воды. Чья-то свинья переворачивалась с боку на бок в луже, жмуря маленькие глазки. Мимо лужи прошагала Лизавета, с истошно квохчущей курицей в руках. Только кони у коновязи оседланные, только Ярошенко на крыльце примостился, самокрутку курит, да шашку точит, брусок по лезвию шуршит. Прогрессор втянул голову в плечи. Вот кто-то везучий, рубит направо и налево, а кому-то вечно достается вся грязная работа, прикрывать с флангов. Но в этом тоже есть своя прелесть - когда лава из жутких врагов вдруг распадается на перепуганных, несущихся прочь от неудачного боя, чудом уцелевших всадников - тогда ты король, тогда тебе виден весь мир, вся дикая степь, до туманных, почти выдуманных, очертаний города на горизонте. Лось прислонился к чужому тыну, зашарил в карманах. Необходимо было успокоиться, а потом - искать коней, искать кого-нибудь на должность ездового. Жаль Опанаса, у него к этому делу талант был, кони птицами летели. Кого бы взять? Тут ведь баланс нужен, и чтоб самим не попасть под обстрел, и чтобы коней за час не ухайдокать. Татарчук кажется идеальной кандидатурой, он даже животных любит, хозяйскую собаку, чудище на цепи ростом почти с теленка, за ухом чешет. Вот только захочет ли Татарчук из вольного всадника стать рядовым участником пулеметной команды, променять казацкое седло на место кучера? Вряд ли, у него амбиций - как у польского шляхтича. Тогда кто? Григоренко тоже вроде бы подходит, если от его звяканья кони не переполошатся. Но он тоже какими-то поганцами командует, еще не захочет. Василенко? Черт его знает? Человек он на первый взгляд не злой, но он из людей Черноярова, хоть эти отчаюги сейчас и без командира, нет, зачем лишний риск? О! Кайданов же тачанкой управлял, когда в село возвращались. Чем не ездовой? И коней поймал, и запряг, как положено. И он потом тех коней обихаживал, Лось к гужевому транспорту утром заглянул - в порядке, сытые, чистые, подковы не слетели.