невредимый проснешься на своей кровати». Неспроста «авиаконструктор» и
«комбриг» Волька Костыльков (во второй главе он командует воображаемой
бригадой) предусмотрел в своем ковре-гидросамолете три койки.
В том году страной овладел психоз шпиономании, искусно
подогреваемый в канун Большой Чистки. Зависть и смутные подозрения
вызывал странным особняк в Кривоарбатском переулке, а также его гости —
люди явно непролетарского обличья. Следовало опасаться и некоторых
слабостей хозяина, вполне извинительных в другой ситуации. Мельников
считал себя гением, и это многих раздражало. Какой-нибудь особо
проницательный товарищ мог припомнить странный проект тридцатого года и
задуматься: нет дыма без огня! Очень симптоматична статья Р.Хигера в
журнале «Советская архитектура» за 1935 год. Он резко критиковал проект
«спального города» и мельниковскую идею управления сном, — упирая на
то, что проектировщику «совершенно не важно, что в науке эта проблема не
поставлена и не решена даже в незначительной степени».
Словом, есть основания полагать, что в середине тридцатых Школе пора
было перемещаться в другое место. Следы «переезда» можно увидеть и в
булгаковском романе — в той главе, где говорится о судьбе «служащих
филиала». Их увезли на грузовиках в загадочную клинику Стравинского
(заметьте: Ивана тоже доставил грузовик!). В ранних рукописях это место
называлось Барзак, затем — Барская роща. В окончательном тексте топоним
вообще отсутствует. Но Булгаков дает ориентиры — реку и бор: грузовик
проезжает мимо них, возвращаясь в город, и то же самое Иван видит за
окном палаты. В полдень открыли шторы, в палату «хлынуло солнце», — это
означает, что окно выходит на юг. Стало быть, сама клиника расположена к
северу от Москвы.
Еще одна примета — невиданный комфорт «психушки»: не «дом
скорби», а правительственный санаторий! Особенно впечатляет описание
клиники в рукописи 1936 года: «В здании было триста совершенно
изолированных одиночных палат, причем каждая имела отдельную ванную и
уборную. Этого, действительно, нигде в мире не было, и приезжающих в
Союз иностранцев специально возили в Барскую рощу». Единственный
похожий топоним — «Барвиха», всем известный правительственный
клинический санаторий. Его спроектировал архитектор Борис Иофан — друг
Бартини и единственный человек, знавший «красного барона» еще до
приезда в СССР — с 1920 года. Первый спальный корпус строили с 1931 по
1936 год. А 18 ноября 1939 года в «Барвиху» поступает пациент с диагнозом
«гипертонический нефросклероз» — Михаил Афанасьевич Булгаков. Месяц
интенсивнейшего лечения дал результат — смерть согласилась подождать.