– Ему еще двойной мокряк шьют, – сказал Расписной. – Менты прессовали по-черному, у него ж, знаешь, язва, экзема…
– Знаю, – Калик кивнул.
– Они его так дуплили, что язва по новой открылась, и он струпьями весь покрылся, как прокаженный… Неделю кровью блевал, не жрал ничего, думал – коньки отбросит…
С Сивым сидел двойник Расписного. Не точная копия, конечно, просто светловолосый мускулистый парень, подобранный из младших офицеров Системы. Офицера покрыли схожими рисунками из трудносмываемой краски, снабдили документами на имя Вольдемара Генриха Вольфа. Двойник наделал шуму в следственном корпусе: дважды пытался бежать, отобрал пистолет у дежурного, объявлял голодовку, подбивал зэков на бунт. «Ввиду крайней опасности» его держали в одиночке и даже выводили на прогулку отдельно. Таким образом, все слышали об отчаянном татуированном немце, многие видели его издалека, а с Сивым он действительно просидел несколько недель в одной камере. Потом Вольф прослушал все магнитофонные записи их разговоров и изучил письменные отчеты офицера, удивляясь его стойкости и долготерпению. Сивый был гнойным полутрупом, крайне подозрительным, жестоким и агрессивным, ожидать от него можно было чего угодно.
Потом двойника вроде бы повезли в Москву на дальнейшее следствие и вывели из разработки, он давно смыл с тела краску и, может быть, забыл об этом непродолжительном эпизоде своей службы. А слухи о поставившем на уши следственный корпус и круто насолившем рохи-сафедским вертухаям Вольфе стали распространяться по уголовному миру со скоростью тюремных этапов. То, что Калик оказался другом Сивого, было чистой случайностью, но эта случайность оказалась полезной. А от возможных неприятных последствий такой случайности следовало застраховаться.
– У него даже крыша потекла: то мать свою в камере увидел, то меня по утрянке не узнал… Каждую неделю к психиатру водили!
– Жаль другана. Мы с ним вдвоем, считай, усольскую зону перекрасили. Была красная, стала черная[35]. Нас вначале всего два человека и было, все остальные перхоть, бакланье и петушня[36]. Раз мы спина к спине против двадцати козлов махались! А потом Сашка Черный на зону зарулил, Хохол, Сеня Хохотун…
– И Алик Глинозем! – продолжил за Калика Расписной. – Алик этого козла Балабанова из СВП[37] насквозь арматурным прутом проткнул, а Щелявого в бетономешалку засунули!
– Точно, так все и было! Я его и засунул!
На лице Калика впервые появилось человеческое выражение.
– Тогда эта шелупня прикинула муде к бороде и выступать перестала. Поняли, сучня, чем пахнет!