* * *
– Я не понимаю, что плохого в идее сионизма? Евреи хотят собраться вместе и одной семьей жить в своем государстве. Кому от этого плохо? Почему их надо преследовать?
Лицо Шнитмана выражало крайнюю степень негодования, как у примерного семьянина, которому в присутствии жены предложила свои услуги уличная проститутка.
– Разве я работал не так, как другие? Любой директор оставляет себе дефицитный товар, нет, не себе – уважаемым людям. Любой директор должен находить общий язык с проверяющими – и с ОБХСС, и торгинспекцией, и санитарными врачами… Надо строить человеческие отношения: подарки, угощения, в ресторан сводить, к отпуску путевку достать… А где на все на это взять деньги? У меня оклад сто сорок рублей, хотя я был директором сразу двух магазинов!
– Как так? – удивился Расписной.
После того как он заступился за Якова Семеновича в вагоне, тот проникся к нему симпатией и доверием. Вначале Волк думал, что расхититель социалистического имущества и изменник родины кормит его салом и колбасой в надежде на дальнейшее покровительство. Но оказалось, что этот фуцан и лох, этот первоход с голимыми статьями и так пользуется в тюремном мире невидимой поддержкой. В хате ему выделили место хотя и не самое козырное, но достаточно хорошее, рядом с углом людей.
Саня Самолет из соседней камеры орал на решке[56] и рассылал малявы, требуя разбора с фуфлометом, но, хотя он и был известным блатным, никто его не слушал и никаких разборов не затевал. А через пару дней Самолета до полусмерти избили в прогулочном дворике, и он вообще заткнулся. В тюремном Зазеркалье понятливость помогает сберечь здоровье и выжить, поэтому все правильно оценили происшедшее и к Якову Семеновичу стали относиться внимательно и уважительно, как на воле продавцы относились к своему директору.
– Вот так! – Яков Семенович молодецки улыбнулся. – Один магазин нормальный, на двенадцать торговых мест, а второй – филиал, маленький – всего три продавца. Его никто не проверял, а весь дефицит через него и уходил! Но это тоже непросто, не само по себе, все надо организовать, начальству лапу помазать, ну как обычно… Продавцы мне, я – в торг, из торга в управление, и дальше по цепочке. Если бы я не собрался уезжать в Израиль, так бы все и шло, как по маслу. А тут сразу ревизия, и налетели все, кто мог… Так что я восемь лет строгого не за хищения и взятки получил, а за сионизм!
Вольф ничего не ответил. Это походило на правду. Но какое отношение к сионизму имеет известный «законник» Сеня Перепел, оказывающий в тюремном Зазеркалье могучую поддержку осужденному Шнитману?