Я проснулся свежий и бодрый. И готовый к свершениям на благо человечества. К тому же мне снилось что-то хорошее, но что именно, я никак не мог вспомнить: редко вижу сны и еще реже запоминаю их. Позавтракав, я отправил свое интервью в контору по электронной почте, потом помаялся, не решаясь закурить, потом все же закурил, решив, что через месяц снова брошу, и выглянул в окно. Шел дождь. Уже третий день. Редкие прохожие внизу кутались в свои плащи, очертания улицы выглядели размытыми, как на полотнах импрессионистов, небо – каким-то смазанным. Я пожалел, что у меня в квартирке нет камина. И вообще что я живу в городе, притом таком большом городе, как Москва. Дождь – явление камерное.
Притворив окно и полюбовавшись на дождевые разводы на стекле, я оделся в то же, что и вчера, но обулся в другие кеды. Потом проверил наличность в бумажнике, сунул сигареты и диктофон в карман куртки и вышел в дождь. Мне надо было сделать еще одно интервью для завтрашнего номера, потом собрать информацию о колебаниях цен на недвижимость, о чем я собирался сделать материал для газетенки, в которой иногда подрабатывал, затем заглянуть к матери и передать немного денег на лекарство отцу, а они жили довольно далеко, в Ясеневе, потом зайти в книжный и купить одну книжку про кельтскую мифологию, которая меня давно интересовала. И все это надо было успеть до семи часов. Потому что в семь мне надо было явиться на тренинг. Все же я обещал, а я привык держать слово.
В пятнадцать минут седьмого я вынырнул из станции «Тверская» голодный и усталый, переделав все свои дела, с книгой под мышкой. Хотелось есть. Я побрел к «Макдоналдсу», хотя я и принципиальный противник гамбургеров и чизбургеров. Но у меня в кошельке оставалось что-то около пятисот рублей, к тому же это было под боком. Быстро подкрепившись американской картонной едой, я стал пешком спускаться по Тверской и в назначенное время стоял перед квартирой, описанной Полковником. Старая, советских времен дверь не внушала оптимизма. Краска над дверью облупилась, в углу свисала паутина. Звонок не работал. Видимо, тут действовал принцип – не бросаться в глаза. Не выделяться. Я вежливо постучал. Никакого движения. Тогда я раза три стукнул кулаком. Послышались бодрые шаги, и дверь открылась ровно настолько, чтобы хозяин мог лицезреть посетителя. Удостоверившись, что я тот, кого ждали, Полковник, ибо это был он, распахнул ее пошире, и я вошел. Без всякого душевного трепета, но заинтригованный.
– Молодец, что пришел, – похвалил меня Полковник. И жестом указал в сторону какой-то двери, наверное в комнату, не давая мне возможности как следует оглядеться. Единственное, что я успел понять, – что квартира огромная. Четырех– или пятикомнатная. Слишком много дверей выходило в холл. Я помедлил, и тогда он вежливо, но твердо подтолкнул меня в указанную сторону. Решив, что разберусь потом, я двинулся в том направлении, открыл дверь и вошел. Тихие голоса смолкли, и все, кто были в этой довольно большой комнате, уставились на меня. Тут меня снова подтолкнули вперед, и из-за моей спины появился Полковник. – Максим Духов, – провозгласил Полковник. – Наш человек. Прошу любить и жаловать.