— Ты заслуживаешь смерти! — бросила она. — Пусть мне не удалось убить тебя, как я надеялась, но я хочу, чтобы ты знал, какие страдания причинил людям!
Пендрагон изумленно выгнул брови.
— Право, это серьезные обвинения! И хотя я охотно соглашусь, что моя жизнь не была совершенно чистой и невинной, могу заверить тебя, что никого не убивал. Может быть, ты меня перепутала с кем-то?
— Лжец! — воскликнула она. — Я знаю, что это был ты! Моя мать рассказала мне, что ты сделал, как ты довел моего отца до разорения, а потом заманил его в пустынное место, чтобы наконец прикончить!
Пендрагон потрясение воззрился на нее.
— Ты сказал — Габриэла? Боже правый, мне следовало сразу догадаться!
— О чем? — удивился Уайверн.
— Что девушка, которую ты захватил в плен, — дочь Бертона Сент-Джорджа!
Энтони Блэк, двадцать третий герцог Уайверн, поймал себя на том, что у него от изумления открылся рот.
В нормальных обстоятельствах Тони считал себя человеком хладнокровным: сохраняющим спокойствие в сложной ситуации, невозмутимо принимающим самые поразительные известия. Но, принимая во внимание то, что ему только что сообщил Рейф, наверное, ему позволительно было дать себе такую поблажку. В конце концов, человеку не каждый день приходился обнаруживать, что он только что обнимал дочь самого ненавистного врага своего лучшего друга.
Переведя взгляд на лицо своей пленницы, он снова всмотрелся в него, пытаясь найти сходство с покойным виконтом Мидлтоном. Наверное, в форме глаз можно заметить нечто общее, хотя цвет был совсем другой. Конечно: у виконта глаза были голубые, а вот у Габриэлы — скорее фиалковые. Волосы у нее не светло-каштановые, а соболино-черные, блестящие и густые: локоны выбивались из-под стягивающей их ленты, словно умоляя выпустить их на свободу. Что до ее лица, то оно прекрасно: безупречный овал, изящный нос, нежные и сочные губы, прозрачная белоснежная кожа с легким румянцем, которая могла бы поспорить с драгоценным фарфором. Что до ее тела… Он уже успел хорошо с ним познакомиться и убедиться в том, что ее стройная фигурка обладает всеми женственными выпуклостями, но в тоже время остается удивительно гибкой и сильной, словно девушка не чужда спортивным забавам. В этом, наверное, она походила на отца: Мидлтон никогда не был ленивцем. А вот унаследовала ли она от него и другие, гораздо менее приятные черты — это еще предстояло проверить.
Не отпуская Габриэлу, он переставил ее так, чтобы она стояла рядом с ним, и снова перевел взгляд на Рейфа.
— Я и не предполагал, что у Мидлтона была дочь. А ты откуда это знаешь?