И обалдевший фанат восторженно глазел вслед удаляющемуся божеству. Теперь у него оставалось счастливое воспоминание на всю жизнь.
Но этот почти ангельский его характер, этот идеальный образ «милого друга» поразительно менялся, когда Король выходил на футбольное поле, на котором он всегда был сверх меры говорлив.
Это была еще одна весьма заметная черта его натуры: повышенная, мягко скажем, говорливость на поле. При всей сдержанности, чувстве собственного достоинства, при врожденной интеллигентности, мягкости, которые свойственны ему во «внефутбольной» жизни, во время игры он всегда был одним из самых крикливых, а иногда и сварливых игроков. Это я вам точно говорю, поскольку сам это видел неоднократно.
Когда «Сантос» играл на «Маракане» я любил наблюдать Пеле не в ложе прессы, находящейся на втором ярусе трибун, а на поле — прямо за сеткой ворот соперников «сантистов» рядом с фотографами и операторами. Именно там, например, довелось посмотреть 19 ноября 1969 года знаменитый поединок с «Васко да Гама», в котором Пеле забил свой тысячный гол.
И скажу прямо: здесь, в непосредственной близости от событий, разворачивающихся на поле, я слышал в его исполнении такие фольклорные перлы, которые не могу воспроизвести публично, потому что они не поддаются цитированию в прессе.
И все же, постараюсь передать хотя бы несколько фрагментов его изречений, адаптировав их применительно к нормам русской речи.
— Эй, ты, негао, — кричит Пеле сопернику куда более, кстати сказать, светлокожему, чем он сам. (Слово «негао» означает нечто вроде «черномазый». Но оно, заметим, может звучать в зависимости от ситуации и интонации и уничижительно, и шутливо, и даже ласково. Мы ведь тоже, к примеру, слово «бандит» можем произнести по-разному. Одно дело — в устах репортера «желтой прессы», а совсем по другому — в устах молодой мамаши, обращающейся к своему непоседливому пятилетнему сыночку).
— Эй, негао! — вопит «Король» сопернику. — Ты пытался меня обвести? Ты что: с ума сошел? Отвали-ка в сторонку и не путайся под ногами!
— А ты, дурачок, — кричит он через секунду своему полузащитнику. — Куда тебя понесло на левый край? Ты же не играешь левой ногой! Убирайся на свое место!
Ворвавшись в штрафную площадку соперников и получив в очередной раз по ногам, он огрызается:
— Еще раз меня зацепишь, огребешь сдачи! И уедешь на носилках, так и знай!
И так весь матч с первой до последней минуты.
Шумно он играл всю свою футбольную жизнь, отдаваясь игре целиком, до последней нервной клеточки. Так страстно и самозабвенно другие отдаются женщине, алкоголю, картам… Причем у него была даже своя философия, объясняющая эту страсть: