. Постой, это моя работа.
ПОЭТ. Идиот!
ДВОЙНИК. Я слышу от идиота.
Поэт пытается снова забрать у него листок, они дерутся.
ГОЛОС АНЕТТЫ. Месье! Месье! Вы спите?
Двойник исчезает за спинкой кресла. Поэт падает на сиденье.
ПОЭТ. Нет.
АНЕТТА. Я так и знала. А я вдруг в сон упала, как больная, и такое мне почудилось во сне…
ПОЭТ. Собака где?
АНЕТТА. Какая собака?
ПОЭТ. Наша. Я велел ее принести.
АНЕТТА (подумав). Вы велели принести закуску, сударь. Я, может быть, и сбрендила слегка, но не вполне. Вы будете закусывать собакой? Вот вам кусочек сыра. Ешьте.
ПОЭТ (разглядывая кусок). И это все?
АНЕТТА. А что еще, месье? Для закуски достаточно вполне, тем более, что дело глубокой ночью происходит. Желаете — могу дать хлеба. Напоминаю вам, что мы, то есть вы, а я вместе с вами, — очень бедные люди. А могли быть богаче, если не в десять раз, то уж, по крайней мере, вдвое, чем сейчас.
ПОЭТ. Не понимаю, хуже мне или лучше от твоей болтовни?..
АНЕТТА. На это я вам доложу, что таким испорченным людям, как вы, чем лучше, тем хуже и чем хуже, тем лучше.
ПОЭТ. Да подожди, не тарахти. Если бы ты могла говорить умеренно, то цены бы тебе не было.
АНЕТТА. А мне и так по сей день нет цены, поскольку я служу бесплатно. Налейте, сударь, мне, уж будьте так добры. Я не могу прийти в себя от этого кошмара. (Оглядывается.) Все мне мерещится, что должен он войти… Свят, свят… Нам освятить бы надо все углы.
ПОЭТ. Кто он?
АНЕТТА. Вот слушайте. Почудилось мне, сударь, что в доме нашем где-то прячется коварный искуситель… демон, который подбивает вас на страшные дела. Из места пребывания он выйти сам не может и вы, то выпускаете его, то снова закрываете.
ПОЭТ. Ключом?
АНЕТТА. Уж я не знаю, чем. Вам самому видней.
ПОЭТ. А дальше что?
АНЕТТА. Вот неизвестно, что. Коли он победит, — весь дом сгорит.
Я полагаю, это вам намек.
ПОЭТ. Почему же мне, а не тебе?
АНЕТТА. А потому, что я, месье, не сочиняю ничего. И, если честно сказать, считаю, что любые сочиненья — это дьявольское искушенье. Все ваши мужские забавы. А сколько забавляться можно? Я, сударь мой, всегда, в отличие от вас, предельно осторожна, — не балуюсь пером, а вы не знаю, что там нынче пишете, но чувствую, ей-ей: играете с огнем.
ПОЭТ. Лизетта, милая Лизетта… Давай-ка чокнемся, и этот разговор замнем. Ты постарела, милая моя.
АНЕТТА. Да уж, как вы, не молодею.
ПОЭТ. Ты раньше никогда меня за эти грешные дела не упрекала. Бывало, слушала мои стихи, молчала и только в такт кивала головой, а если скучно становилось, засыпала, а то, бывало, молча уходила… Я тут же рвал то, что читал без сожаленья, и снова начинал, и снова будил и звал тебя. И оставлял лишь то, чему ты улыбалась. Так что ж ты, милая, на старости так озверела и какое тебе дело до того, чем я здесь занимаюсь?