• • •
Утро выдалось солнечное, но потом подул холодный ветер, нагнал с севера низких туч. Осень напоследок любит просиять по-утреннему, зардеться восходом на окнах противоположных домов, но, словно опомнившись, напустить клочковатых туч. В окно Сережа видел, как тетка выходит из подъезда, как наклоняется, захваченная сильным порывом ветра, придерживает берет, как ее автомобильчик приветливо мигает фарами навстречу хозяйке. Нина предлагала его подвезти, он отказался. Слишком рано. Можно еще поваляться, потом всласть напиться кофе, полежать в ванне. Теперь у него редко выдавались такие утра – чистые и тихие, незамутненные суетой, озаренные холодным предзимним светом. Теперь он все чаще просыпался в доме Ады и еще сквозь сон ощущал обступившие его чужие запахи: мускус ее духов, ее горькое со сна дыхание, уксусный аромат шелковых простыней. Ей часто снились кошмары, во сне она стонала, скрипела зубами, а порой, проснувшись среди ночи, Сережа видел, что она не спит, а, опершись на локоть, смотрит на него страшными, мерцающими в темноте глазами. На вопросы она тогда не отвечала, ложилась и отворачивалась к стене, и снова слышалось ее ровное дыхание.
Она все же сдержала свое обещание – купила кровать, очень дорогую, очень большую. Ада уверяла, что кровать сделана из драгоценного материала – из какой-то маньчжурской, что ли, лиственницы, и в самом деле, в порах дерева заблудился неогеновый ветер с Большого Хингана, и спать на ней было так же уютно, как на футбольном поле. Совсем немудрено, что Аде снились кошмары!
Спросонок же она бывала молчалива, словно чем-то недовольна, подолгу пила кофе, курила, роняя с тонкой коричневой сигаретки столбики пепла, зевала, как тигрица, отходя от своих кошмаров, таких же непроглядно-черных, как ее утренний кофе. По утрам Сереже с ней было не то чтобы скучно, а как-то неловко, словно он видел изнанку жизни, не предназначенную для его глаз, он с удовольствием уезжал бы от Ады ночью, но она, как назло, любила, чтобы он спал рядом. Ни слова о любви не было произнесено между ними, но особенно по утрам Сережа чувствовал, что от Ады исходят как бы нити, которые привязывают его, даже не нити, а добела раскаленные лучи, и от этого тоже бывало душно, неловко, это было ни к чему.
К тому же у нее появились странные фантазии. Например, под подушку она теперь всегда клала нож с резной костяной рукояткой, причем делала это таясь. К чему эти игры в основной инстинкт? На Хеллоуин Ада затеяла устроить в своей редакции костюмированную вечеринку, с насмешливой торжественностью вручила Сереже приглашение, отпечатанное красным на черной бумаге, и потребовала, чтобы он непременно тоже был в костюме, какой же костюм приготовила для него, держала в секрете. Он согласился без особого энтузиазма – было, было у него какое-то предчувствие, и оно оправдалось, когда в день примерки Сережа увидел уготованный ему наряд, наряд очень простой – черные узкие брюки, белая кружевная рубашка, белая полумасочка.