– Здесь наше суденышко пришвартовано, – пояснила она, когда Сережа свернул было ко входу в метро.
«Суденышком» оказался кругленький ярко-желтый автомобильчик. Устраиваясь на переднем сиденье, Сережа с удовольствием подумал, что такую машину могла выбрать только женщина с чувством юмора. Впрочем, вела машину тетка средне – с ученической старательностью, чрезмерно пристально и напряженно. Когда притормозили у светофора, рядом с ними остановился автомобиль – иссиня-черный, как грачиное крыло, и огромный, как танк. За рулем сидела девица, похожая на кинозвезду, Сережа принял ее красоту как бы на веру, потому что почти не рассмотрел ее из-за белого платка, покрывавшего ее волосы, из-за темных очков, закрывавших глаза. На заднем сиденье томно развалились два помятых молодых человека, один, не таясь, пил из горлышка бутылки что-то зелененькое. На них смотреть было неприятно. Зато девица почувствовала на себе его взгляд, сдвинула на кончик носа темные очки и лихо подмигнула. Он почувствовал, что его физиономия сама по себе расплывается в дурацкой, счастливой ухмылке, но тут светофор перемигнул, иссиня-черный автомобиль взревел и скрылся из вида, и пришлось заново вникать в дружеский треп тетки. Кажется, она говорила, что накануне в редакции журнала был аврал, что всем пришлось туго, но номер наконец-то сдан и теперь она просто мечтает отоспаться.
– Как там Римма, Сережик?
– Все так же. Никаких улучшений… но и хуже не становится.
– Мама, должно быть, замучилась?
Сергей неопределенно кивнул. Отец все же раскошелился на сиделку. Ширококостная, широколицая, женщина приходила с утра – отчего-то ни с кем не здороваясь. Умывала свою подопечную, прибирала ее, кормила завтраком. Заканчивалась ее вахта поздним вечером, и уходила она не прощаясь, а чаще оставалась ночевать на узкой и жесткой кушетке в комнате Риммы… Она говорила так мало, что Сережа думал: не глухонемая ли? Но как-то услышал, что сиделка рассказывает Римме какую-то историю из своей жизни, а больная отвечает ей теми гукающими и шипящими звуками, что остались ей взамен человеческой речи. Эти две женщины, казалось, вполне понимали друг друга, тем более что сиделка тоже произносила слова так, будто они состояли из одних только согласных. А мать боялась сиделки, ее угрюмости и молчания, и, вероятно, чувствовала себя лишней в собственном доме. Отец же заходил редко и боялся смотреть сыну в глаза, только совал деньги. Но об этом он не стал говорить тетке, тем более что они уже приехали.
Квартирка у Нины была в две комнаты – маленькая после провинциального раздолья. В прихожей не развернуться, балкон в длину два шага, в ширину полтора. Но светло и просторно, потому что мало мебели, мало вещей, нет ни ковров, ни тяжелых штор, ни диванных подушек. И пахло приятно, и вообще казалось, что живет тут юная, легкая на подъем девушка.