Панихиду служили в лучшей и самой душной из комнат — ее впервые открыли поле кончины миссис Ловкинз. Маленький и донельзя расстроенный салонный орган заунывно стонал; гроб, стоявший на дрогах возле двери в холл, был усыпан цветами, от запаха которых присутствующих слегка тошнило. Никогда прежде в здешних местах не бывало столь многолюдных похорон, и Софи ради такого случая вовсю старалась изобразить из себя убитую горем сестру. Иногда она, правда, забывалась, и в такие моменты в ее взгляде, поочередно обращаемом то на лихорадочно суетившегося гробовщика, то на необъяснимо пышущий здоровьем труп ее брата, отражались недоумение и тревога. На Генри она смотрела с явным отвращением, и соседи в открытую шушукались: мол, теперь, когда Том ей больше не помеха, она с Генри скоро распрощается за ненужностью — то есть, если сумеет, конечно; ведь от такого ушлого парня не всегда просто отделаться. Однако Софи — с ее наследством и еще не вполне увядшей красотой — может найти себе другого, а уж тот, наверное, позаботится о дальнейшей судьбе Генри.
Меж тем орган захрипел «Далекий прекрасный остров», и в эту мрачную какофонию влились унылые голоса плакальщиц из методистского хора; все благоговейно взглянули на священника Левитта — все, за исключением, разумеется, Джонни: он не сводил глаз с неподвижной фигуры под стеклянным колпаком гроба и что-то бормотал себе под нос.
Единственным человеком, обратившим внимание на Джонни, был Стивен Барбор — владелец соседней фермы. Барбор вздрогнул, увидев, что деревенский недоумок говорил что-то не кому-нибудь, а покойному, и даже делал дурацкие знаки пальцами, словно поддразнивал спящего вечным сном под толстым стеклянным покрытием. Фермер припомнил, что бедняге Джонни не раз доставалось от Тома, хотя, наверное, было за что. Все происходящее вызывало у Стивена раздражение. Что-то неестественное было в самой этой сцене — какое-то скрытое напряжение, причину которого он никак не мог себе уяснить. Похоже, не стоило пускать сюда дурачка; да и Бельмоуз ведет себя странно — он как будто всеми силами старается не глядеть на покойного. Время от времени гробовщик щупал у него пульс — вот еще одна странность.
Преподобный Сайлас Атвуд жалобно забубнил поминальное слово об усопшем: Смерть с се беспощадно разящей косой ворвалась в это маленькое семейство, разорвав земные узы любящих брата и сестры. Некоторые из соседей украдкой переглянулись из-под полуопущенных ресниц, а Софи и в самом деле начала судорожно всхлипывать. Бельмоуз подошел к ней сбоку и стал успокаивать, но она вдруг отпрянула от него. Движения его были как-то скованы; похоже, и он чувствовал себя не лучшим образом в этой необъяснимо гнетущей атмосфере. Вспомнив, наконец, о своих обязанностях распорядителя на похоронах, он вышел вперед и загробным голосом возвестил, что настал момент прощания с телом.