Километр четыреста.
Но нет, не Афганистан встал между ним и Юлей. Афган для нее – лишь повод уколоть его, не дать приблизиться к себе.
– Что ты в ней нашел? – удивлялись однокашники по суворовскому училищу – по “кадетке”, как числилось в обиходе, когда он стал приглашать Юлю на ежегодные встречи. – Обыкновенная московская фря, произносит чужие мысли, повторяет чужие поступки, делает чужие жесты. Ты что, не видишь?
И только Дима Камбур, их неприметный, но не признающий компромиссов Каламбурчик, увидел в Юле то, что чувствовал и сам Константин.
– Она может быть удивительной девушкой, Костя. Когда она забывает про свою роль этой самой московской фри, она становится, на мой взгляд, той, какая есть на самом деле, – чистой, добросердечной, чуткой. Помнишь, как она запросто разделила на нас троих твое яблоко? Вот это и надо в ней видеть. Она же, видимо, считает это немодным и стесняется, боится выглядеть старомодной. Отсюда и разговоры про видео, театры, шмотки, “Березку”. Но ты помни яблоко, Костя. Честное слово. Это не характер, это возраст.
– Сопротивляется, – с горечью улыбнулся Костя. – Так ей в ее окружении удобнее.
– Ненавидеть легче, чем любить, – Димка очень редко рассуждал, он и у доски даже ради оценки, а значит, и увольнения в город, не отличался многословием, и тем дороже были сейчас его слова для Кости. – Потерпи. И никого не слушай, кроме своего сердца.
А он, собственно, и по слушал. Он был поражен жестом Юли – еще не знал ее, не ведая, кто такая. Он, только что выпустившийся из училища лейтенант, в новенькой, необмятой еще форме спешил на встречу со своим “кадетским” взводом. Был уговор: каждый год, кто может, приезжать первого августа на Фили к “кадетке”. Он опаздывал к условленным десяти утра, бежал, уже потный, по эскалатору на переходе на “Киевской”. И вдруг впереди, с узлами и авоськами в руках и через плечо, стала старушка. Эскалатор заканчивался, старушка испуганно переступала с ноги на ногу, поглядывая на стальные зубцы внизу. Ей надо было бы помочь сойти, но Костя, как ни спешил, остановился, стал сбоку: постеснялся в форме возиться с узлами.
Старушку поддержала девушка, стоявшая рядом. Она взяла один узел, бабуля вцепилась в ее загорелую руку – и так вместе они и сошли, и прошли еще несколько метров, подальше от толпы. Потом девушка легким движением заправила старушке под платок выбившуюся прядку волос, и они пошли на пригородный перрон.
Смущенный, словно его уличили в пренебрежении к старому человеку, его узлам, Костя шел следом. Старушка села в калужскую электричку, в тамбуре начала кланяться оставшейся на перроне девушке, а та, вдруг посмотрев на остановившегося невдалеке лейтенанта, усмехнулась. И он понял, что она видела все, чувствовала и теперь презирала его. Лучше всего было сделать вид, что она ошиблась, сделать недоуменное лицо, но он сам подошел к девушке. С рассыпанными по плечам волосами, в больших солнечных очках, с двумя родинками под левым ухом – он сразу увидел эти родинки и влюбился в них.