— Могу я вас спросить кое о чем, детектив?
— Конечно.
— Это правда, что говорится в газетах? Что Фабиан был обезглавлен? И о собачьей голове?
— Да, — грустно признал Хантер.
Священник испустил глубокий вздох.
— Вы, наверное, уже знаете, что святой Фабиан, имя которого отец Фабиан взял себе, был обезглавлен?
Хантер кивнул.
— Вы думаете, тут есть какое-то совпадение?
— Это возможно. — Хантер снова откинулся на спинку кресла. — А что вы думаете, отец? Вы считаете, что киллер хотел, дабы отец Фабиан умер так же, как святой Фабиан?
Священник встал и подошел к книжному шкафу рядом со столом.
— В далекие годы многие люди, которых не понимали, были арестованы и подвергнуты пыткам, после чего их приговаривали к смерти, — сказал он, снимая книгу с верхней полки. — Столетиями большинство смертных казней в западном мире приводилось в исполнение путем отрубания головы.
Хантер обдумал его слова.
— То есть, если бы отец Фабиан выбрал себе имя другого святого, смерть путем обезглавливания, возможно, соответствовала бы смерти другого святого, — заключил он.
Отец Малькольм медленно кивнул.
— А как насчет собачьей головы? Это что-то значит для вас или для католической веры?
— Это дьявол, — ответил священник.
При этих его словах холодный сквознячок пронесся по комнате. Хантер инстинктивно поднял воротник куртки.
Отец Малькольм вернулся на свое место.
— Я не хочу вас обижать, детектив, но думаю, что, может быть, вы идете по неверному пути.
— Каким образом, отец? — спросил Хантер, встречая взгляд священника.
— Я думаю, что это было нападением на католическую церковь. И сделал это тот, кто хотел нанести урон церкви в целом, а не отдельному священнику. Фабиан стал жертвой трагической случайности. Ею мог стать любой из нас. Убийца мог выбрать любую из наших церквей для своего акта жестокости и гнева. — Он помолчал, потому что последующие слова обеспокоили его. — И что-то подсказывает мне, что он будет снова убивать. Может быть, уже убил.
От голоса священника волоски на руках Хантера встали дыбом.
Аманда чувствовала невыносимый холод и острое чувство жажды. Голова пульсировала с такой силой, что ей казалось — она вот-вот взорвется. Она попыталась пошевелиться и поняла, что связана. Запястья ее были привязаны к ручкам кресла, а щиколотки к ножкам неудобного металлического стула — с такой силой, что провода врезались в кожу.
Веки были тяжелые и клейкие. Вроде она понимала, что не ослепла, но какая-то сила не давала ей открыть глаза. Она попыталась закричать, но губы не раздвигались. Во рту стоял противный горький вкус. Инстинктивно она попыталась раздвинуть губы языком, но почувствовала между ними какую-то непонятную тонкую жесткую пленку. Ее попытка раскрыть рот привела к тому, что тонкая кожа на губах стала рваться.