— Госпоже не стоит беспокоиться, — буднично произнес он. Затем добавил непонятное. — Пе-сец — он и в Африке Пе-сец… — со щелчком разломил свой мушкет пополам и вывернул из него на плиты набережной горсть пустых медных стаканчиков, со звоном раскатившихся в стороны… Сразу решительно затолкав на их место порцию новых…
Тысячу раз прав был мудрый учитель Кун, призывая своим примером побуждать людей к образцовому выполнению долга. За надежной спиной незнакомца, покачивающегося на полусогнутых ногах между мною и набежавшей толпой, я перевела дух. И даже мстительно заметила, как вслед за стволом маленького мушкета, который он держал уже двумя руками, слегка водя из стороны в сторону, по лицам отражением катится страх. Никто из придворных не рискнул даже близко подойти к лежащим телам. Во все глаза они смотрели только на нас.
Поистине, это были судьбоносные мгновения. Преодолев слабость, я высоко подняла сверкающий серебром конверт и в тишине, нарушаемой лишь журчанием воды, надменно произнесла:
— Первое из Десяти Зол! Заговор против Самого Высочайшего! Негодяи напали с умыслом захватить личное и тайное послание Господину. Какое счастье, что к письму был приставлен этот человек! Поистине, теперь я просто не знаю, кому можно доверять?
Сам спешно вызванный на место начальник караула приблизился ко мне и почтительно поклонился.
— Госпожа, какие будут приказания?
— Известить его Величество.
— Будет исполнено!
— Доставить охрану и проводить туда, где никто не побеспокоит.
— Слушаю и повинуюсь!
Славное вышло зрелище! Дюжина солдат, сверкая боевой сталью, окружила нас со всех сторон. Страж письма шагал рядом, не выпуская из рук своего мушкета, а я порхала, как на крыльях, не чувствуя босых ног, и крепко прижимала к себе драгоценный конверт. С какой завистью на меня все смотрели! Важно, в обход, мы двигались к беседке довольно долго… У входа, плевком в спину, услышали тихий приказ:
— Ближе 60 шагов не подходить… Не говорить… Кроме Высочайшего, никого к беседке не подпускать и от неё не отпускать… До появления Высочайшего ждать его непререкаемого решения… — смешок. — Высочайший-то ещё затемно убыл во дворец Кёнбоккун. Я полагаю, что он задержится на пару-тройку дней!
Что это означает, я поняла, только войдя внутрь… Пока мы торжественно шествовали по центральным аллеям, в беседке успели побывать. Пропали лакомства и напитки, опустели даже сосуды для умывания. Все ценности на месте, но ни пищи, ни воды не осталось вовсе… Словно в насмешку, из футляра просыпались на стол бесполезные палочки для еды. Более не в силах сдерживаться, я горько разрыдалась. Заболели босые ноги, натруженные о камни. Горло саднило от непривычно громких разговоров. Моя одежда запылилась, а прическа растрепалась. Тело вспомнило, что не имело ни ужина, ни завтрака, да и время обеда давно миновало. Дорого же мне обошлись сладкие минуты славы и власти! А что ждать дальше?