Не прошло и минуты, как домкрат уже подпирал задний бампер, болты были отвинчены и машина приподнята. Чемоданы, шубы и серебро лежали кучей в углу багажника. Возясь с колесом. Отмычка видел, как полицейский внимательно разглядывал вещи. Как ни удивительно, пока он молчал.
А дело было просто в том, что процесс осмысления занимал у Клзнси довольно много времени, чего Отмычка, естественно, не мог знать.
Склонившись над багажником, Клэнси ткнул пальцем в одну из шуб.
– Не жарковато ли для этих штучек?
Последние десять дней температура в тени не опускалась в городе ниже 95 градусов по Фаренгейту.
– Понимаете, жена… ее иногда знобит.
Болты тем временем были свинчены и колесо снято. Отмычка в один миг открыл заднюю дверцу машины и швырнул колесо в кабину.
Полицейский перегнулся через крышку багажника, заглядывая внутрь машины.
– А женушка-то с вами?
– Я… я ее по пути захвачу.
Срывая в кровь руки. Отмычка пытался освободить запасное колесо. Крепежная гайка была завернута намертво. Он сорвал ноготь и содрал кожу с пальцев, пока отвинчивал ее. Не обращая внимания на боль, он вытащил колесо из багажника.
– Чудно это.
У Отмычки даже дыхание перехватило. Он не в состоянии был шевельнуться. Он подошел к своей Голгофе. Интуиция подсказывала, почему это произошло.
Судьба подарила ему шанс, но он пренебрег им. Тот факт, что он не успел воплотить свое решение в жизнь, ровным счетом ничего не значил. Судьба была милостива к нему, но Отмычка не воспользовался ее добротой. Теперь же она разгневалась и повернулась к нему спиной.
Отмычку охватил ужас, когда он вспомнил то, о чем так легко позволил себе забыть несколько минут назад: приговор, который ему могут вынести, если он снова попадет на скамью подсудимых, – ведь ему скорее всего придется провести остаток жизни в тюрьме. И свобода показалась ему бесконечно желанной. Автострада, до которой было рукой подать, словно бы отодвинулась на другой конец света.
Наконец-то до Отмычки дошел истинный смысл знамений, осенявших его в последние два с половиной дня. Ему представлялась возможность порвать с прошлым, начать новую, достойную жизнь. Эх, если бы только он послушался!
А он все понял наоборот. С наглым тщеславием он принял расположение судьбы за везение. И сделал выбор. А вот теперь – результат. И менять что-либо уже поздно.
А может быть, и нет? Разве бывает поздно хотя бы питать надежду? Отмычка закрыл глаза.
И он поклялся, твердо решив, что если только выберется из этой переделки, то сдержит слово: никогда до конца своих дней не совершать дурных поступков.