Оптимизм царил не только в Париже, но и в Петербурге. «Государь в отличном настроении духа», — передавал министр двора барон Фредерике. Наместник Алексеев вел чисто провокационную политику, возмущаясь «нахальством Японии» и постоянно советуя начать военные действия. Император Николай заявлял, что «он войны не желает», но что «если Япония и Китай не подчиняются, то это потому, что мы с ними церемонились; с ними можно действовать, только внушая страх и не делая уступок, если же и сделать какую-либо уступку, то как милость белого царя». Формулировал этот строй царских мыслей Витте такими словами: «Одним словом, я войны ни за что не начну, а они не посмеют — значит, войны не будет». Это именно и были слова Николая II, когда даже и Вильгельм (желавший этой войны) довел до его сведения об идущих в Японии грандиозных военных приготовлениях: «Войны не будет, так как я ее не хочу».
Витте вернулся осенью в Петербург, и к нему явился японский посол Курино, не желавший войны, делавший от себя все зависящее, чтобы ее избежать. Он жаловался Витте, что на японские ноты ответы даются спустя месяцы, что Алексеев ведет дело к войне, что Япония раздражена. Курино еще в середине января, за несколько дней до нападения на русские броненосцы, предупреждал Витте, что война вспыхнет через несколько дней, если Россия не даст ответа. Бессильный Витте мог только передать об этом столь же бессильному Ламздорфу.
В первый день войны Витте видел Николая II: «У него было выражение и осанка весьма победоносные. Очевидно, происшедшему он не придавал никакого значения в смысле, бедственном для России».
Император Николай II обыкновенно гораздо лучше и тоньше понимал мнение о себе собеседников и контрагентов, чем им это казалось. Так было с ограниченным Вильгельмом, так было и с могучим Витте, Витте, по-видимому, и не догадывался, что Николай II не просто был к нему «нерасположен», но всей душой ненавидел его и, конечно, ненавидел его именно прежде всего вследствие нетерпеливой манеры Витте и его неуменья (невзирая на все усилия) скрыть полнейшее свое неуважение к Николаю и ко всем основным интеллектуальным и моральным качествам, коими природа одарила этого монарха. «Ум, любя простор, теснит», и, разумеется, Витте теснил собой сдержанного, внешне корректного и прекрасно воспитанного царя, постоянно оскорблял его, сам того не замечая (и только в мемуарах изредка и рассеянно в этом оправдывался в том духе, что вот, действительно, каюсь, бывал с царем резок). И было еще одно условие, которое не могло не усиливать ненависти Николая II к Витте: все-таки без Витте, в конце концов, никак нельзя было обойтись. Всегда, когда требовались в самом деле очень большой ум и изворотливость, приходилось, хоть со скрежетом зубовным, обращаться всякий раз на Каменноостровский проспект. Перед войной Витте не требовался: Безобразов и Алексеев рвутся в бой и удостоверяют, что японцы либо уступят, либо будут наголову разбиты. Вовремя войны Витте тоже не требовался (для самой войны), ибо, во-первых, войска идут в бой безропотно, и, значит, еще воевать можно очень долго, а во-вторых, помощник обер-гофмаршала полковник Путятин гарантирует полную победу на основании точного на сей предмет предсказания св. Серафима Саровского. Но когда в 1904 г. понадобилось заключать новый торговый договор с Германией, или в 1905 г. мириться с японцами, или в 1906 г. получать 2'/