— поищем живых?
— Ты думаешь, найдём?
— А вдруг. Надежда не умирает, командир!
— Ну, пошли…
Скажете высокопарно и излишне романтично? А я посмотрю, что сказали бы вы в такой ситуации. Когда стоишь по щиколотку в фарше из тех, кого знал всю жизнь. Кого ловил, когда он срывался со скал, с кем дрался спина к спине в уличных драках. С кем вчера ещё пил спирт…. С кем десяток раз вместе умирал уже на этой войне. С кем ты был ближе, чем друг…
Главное было не нарваться на растяжку. Но в принципе чуркам толку ставить здесь растяжки — нет, а казакам минировать свои позиции — тем более! Мы бродили по позициям казачков и восстанавливали весь бой. Вот он этот самый ДШК на идеально оборудованной позиции. Бетон вокруг искрошен в пыль, мешки с песком изорваны, а дело завершил скорей всего выстрел из гранатомёта. Мы пытались опознать хоть кого-нибудь, но убитых наших было мало. Или казаки, отходя, забрали, кого смогли, или черные, куда то утащили тела. А над входом в один из корпусов завода, висела Маринка. Недалеко валялась её искореженная СВД. Винтовку мы узнали, Маришку — не сразу. Когда то в начале, она выжгла двуглавого орла на деревянном прикладе, только по нём и опознали истерзанное оружие. Гораздо более истерзанное тело, опознать было сложней.
Видимо попала она к чуркам ещё живой. Эх, милая, чего ж ты не рванула себя? Глупенькая. Я едва не расплакался, когда мы снимали её с козырька. Подвешено тело было за ноги. На лицо лучше было не смотреть. Глаза выколоты, ноздри губы и уши разодраны. Щёки проколоты то ли шомполом, то ли ещё чем-то в нескольких местах. Зубы выбиты и вырван язык. У девушки были отрезаны груди, и было видно, что перед тем как сотворить всё это, её зверски изнасиловали. На обнажённом теле, залитом кровью, мы едва заметили пулевое отверстие в правом плече. Видно девушку ранили, и она потеряла сознание. И нашли её чурки раньше, чем она пришла в себя. Поэтому и не отошла со всеми. И не взорвала себя гранатой, когда стало ясно, что уйти не удастся. Эх, милая, ну что же ты так?!
Желание мстить сменилось глухой тоскою. Похоронить девушку мы не успевали, нести с собой тоже было бы глупо. Мы накрыли тело, какой то фанерой, и молча двинули дальше. Уже к утру тело будет не узнать…. Сколько собак не стреляй, они всё равно не переведутся…. И ночами слышно как они пировали над телами убитых.
Если до этого кто-то матерился вслух, то теперь мы шли молча, плотно сжав зубы, и до боли в суставах, вцепившись в оружие.
Вдоль забора быстрым шагом мы дошли до слободки. Дальше по идее должны быть наши. Не могли панкерцы взять крепость! По крайней мере, не вот так! Не с наскока!