] да пойдем». Пришли к царю. У царя было уже налажено[
4] на стол. Бухтан Бухтанович никуда не глядит, как на себя, – отроду не видал он такого платья! Царь и моргнул лиске: «Лиска, что это Бухтан Бухтанович-то никуда не глядит, как на себя?» – «Царь, вольный человек! Ему стыдно кажется, что на нем эко платье; Бухтан Бухтанович экого платья-то отроду не нашивал дрянного. Царь, вольный человек! Дай ему платье то, которое носишь ты в пасху». А сама и шепнула Бухтану Бухтановичу: «Не гляди на себя!» Бухтан Бухтанович опять глядит никуды, что на стул: стул был вызолоченный. Царь шепнул лиске: «Лиска, что это Бухтан Бухтанович никуды не глядит, что на стул?» – «Царь, вольный человек! У их экого стулья́-то по баням много». Царь хлоп стул за дверь. Лиска шепнула Бухтану Бухтановичу: «Не гляди в одно место; гляди туды да и́нуды[
5]». Ну, тут стали толковать о добром деле, о сватанье.
Ну, свадьбу сыграли; долго ли у царя? Ни пива варить, ни вина курить, все готово. Бухтану Бухтановичу три корабля нагрузили, и поехали домой на кораблях. Едут домой: Бухтан Бухтанович едет на кораблях с женкою, а лиска по́ берегу бежит. Бухтан Бухтанович увидел свою печь и скричал: «Лиска, лиска! Эводе моя-то печь!» – «Молчи, Бухтан Бухтанович; стыдно!» Бухтан Бухтанович едет, а лиска наперед бежит по берегу; прибегла наперед, вызнялась на уго́р[6], стоит на угоре дом каменный пребольшущий, и царство явилось преогромное. Она в избу – нету никого в избе, забегла в палату – в большом углу лежит-протянулся Змей Змеевич, сидит на печном столбе Ворон Воронович, сидит на престоле Кокот Кокотович[7]. Лиска говорит: «Что вы тут сидите! Царь идет с огнем, царица с маланьёй[8], сожгут и спалят вас». – «Лиска, куда мы?» – «Кокот Кокотович, поди ты в бочку!» Лиска заперла в бочку Кокота Кокотовича. «Ворон Воронович, поди ты в ступу, давай!»[9] Ворона Вороновича в ступу заперла; Змея Змеевича в солому завертела и вынесла на у́лку. Корабли пришли. Лиска приказала в воду свезти всех их; казаки[10] сейчас свезли в воду.
Бухтан Бухтанович в тот дом все житейское свое перевез, там жил-поживал, добра наживал, царил-властвовал, да там и живот скончал.
Жил-проживал Кузенька один-одинешенек в темном лесу; у него был худой домишко, да один петушок, да пять курочек. К этому Кузеньке повадилась ходить лисичка; пошел он раз на охоту, и только из дому, а лисичка как тут; прибежала, заколола одну курочку, изжарила и скушала. Воротился Кузенька, хвать – нет курочки! и думает: верно, коршун утащил. На другой день пошел опять на охоту. Попадается ему навстречу лисичка и спрашивает: «Куда, Кузенька, идешь?» – «На охоту, лисичка!» – «Ну, прощай!» – и тотчас же побежала к нему в избу, заколола курочку, изжарила и скушала. Пришел домой Кузенька, хватился курочки – нету! Пало ему в догадку: «Уж не лисичка ли кушает моих курочек?»