— Хочешь уйти с ним? — спросил Рик. — Хотя я бы не беспокоился. Твой муженек сейчас надолго засядет в тюрягу, а у тебя останется дом в Вестчестере, и я смогу приходить днем, а не среди ночи, пока он торчит в бардаке Салуччи. Что скажешь?
Рик понимал, что не надо дразнить Мередита, но не мог совладать с собой. Роберт Хаас Мередит олицетворял все, что Рик презирал в Нью-Йорке, — презирал, потому что презирали его.
В ответ Лоис вновь закинула руки ему на плечи и обняла.
— Рик, увези меня, пожалуйста, отсюда. Давай убежим, пока можно — далеко-далеко, чтобы нас никто никогда не нашел.
— Вот вам и ответ, не так ли, сенатор? — сказал Рик.
Глядя на Мередита, он мысленно заменил его аристократическое лицо образом Соломона Горовица. Горовица, который так усердно добивался респектабельности — и какой ценой. Не постеснялся ради своей цели пожертвовать единственной дочерью, своим единственным чадом, единственным человеком на земле, которого любил, по-настоящему любил, без оговорок, и которого сам обрек на жизнь без любви. Как мог он так ужасно ошибиться?
Лоис оторвала голову от Риковой груди и посмотрела на мужа.
— Я ненавижу тебя, Роберт, — сказала она. — Я думала, что люблю тебя. И пыталась полюбить, не ради тебя и даже не ради себя, но ради отца. Он хотел для меня лучшей доли. Так что я велела себе поверить, будто счастлива с тобой, и одно время так оно и было, потому что я мечтала вырваться, а ты был моим билетом в большую жизнь. И ты меня полностью одурачил. — Она гордо выпрямилась. — Я ведь быстро поняла, что ты пустышка. Конечно, ты жил в хорошем районе, одевался поизящнее наших и терся среди людей, которые не глотают «г», знают, какой вилкой когда пользоваться, и ездят в отпуск на юг Франции. Но в глубине души и ты, и остальная ваша публика ничем не отличаетесь от тех, кого я с малых лет видела у нас в доме. Вы обманываете правительство и подкупаете копов, вы свысока смотрите на людей вроде моего отца, даже когда ведете с ними дела. Иногда вы даже сажаете их в тюрьму, только чтобы показать, кто босс… Когда я все это поняла — я ушла от тебя? Надо было, конечно, да я не посмела. Смирилась с твоим лицемерием, закрывала глаза на твоих потаскух, на вранье и предательство. Не ради тебя, а ради отца. Хватит. Посмотри на себя! — фыркнула Лоис, вложив в эти три слова все свое презрение. — Ты не мужчина. Ты ничтожество!
Мередит встал. В правой руке — пистолет.
— Я тебе покажу, кто здесь ничтожество, — сказал он.
Рик одной рукой обнимал Лоис. Правая свободна, но все же не совсем.
— Уберите-ка эту штуку, пока вы кого-нибудь не поранили, сенатор, — сказал он, сунув руку в карман за «кольтом».