Через пять минут был восстановлен относительный порядок. Алхимички, боязливо косясь на мгымбра, столпились вокруг магистра; тот подергивался и стонал, выдавая нечто нечленораздельное, так что его мигом опознали как живого.
Выполнив прямой врачебный долг, девицы мигом потеряли к пациенту всяческий интерес. Народ вспомнил про гадание; на мгымбра уставилось с два десятка оценивающих глазок. Тот невинно похлопал ресницами и улыбнулся во всю пасть.
Девицы захихикали.
— А он миленький, — застенчиво признала Полин. — А может, он кушать хочет?
— Хочет, — мрачно ответил Хельги. Глазки тут же уставились на него. — И покушать, и выпить… он такой, он не откажется…
— Ну а мы что, отказываемся? — едва ли не обиделась алхимичка. — Иди сюда, зелененький…
И понеслось.
Мгымбра усадили за стол, на самое почетное место. По стулу выделили и нам с Хельги; впрочем, про нас забыли практически сразу — мгымбру мы явно были не соперники. Народ сгрудился вокруг Гренделя; девицы наперебой угощали его яствами собственного изготовления, пододвигали кубки с ядреной лыковкой (помнится, Эльвира так и не нашла, кто именно из ее подопечных соорудил соответствующий аппарат) и умиленно вздыхали, глядя, как мгымбр опустошает одно за другим все близстоящие блюда.
Грендель (его мигом переименовали в Кренделя, заметив за ним особую любовь к десертам) мел все, до чего дотягивался. Он ничуть не опасался за фигуру — еще бы, все магические существа преобразуют белки, жиры и прочее в энергию магического же свойства. Как ни странно, в девицах он возбуждал какое-то подобие материнского инстинкта; мало-помалу все алхимички уселись вокруг него, подпирая щеки кулачками и с умилением приговаривая: «Кушай, лапочка, у нас еще осталось». Его поглаживали, расцеловывали — на чешуйчатой физиономии оставались цветные помадные следы — и даже жалели, правда непонятно за что.
Полин, судя по лицу, прикидывала, стоит ли доверять проведенному гаданию. Выходило, что стоило; теперь она сосредоточенно пыталась понять, кому именно из вошедших предстоит похищать ее несчастное сердечко. Меня отмели сразу, по вполне понятным причинам. Магистра — чуть попозже и с некоторым сожалением: что уж поделаешь, в дверь он не вошел — в дверь его внесли. Оставались только Хельги и мгымбр. Выбор надлежало делать между ними.
Мгымбр оказался чуть ближе. Полин с замиранием сердца поднесла мгымбру плетенку с плюшками собственного производства. Мгымбр съел плюшки не моргнув и глазом, чем мгновенно расположил к себе чувствительное сердце Полин. Когда же он робко спросил, нет ли у нее еще, Полин растаяла, как масло на сковороде. То, что она готовила, есть не могла даже я, с моим суровым бродяжьим прошлым. Мгымбр был первым, кто мало того что съел даденное до последней крошки и не отравился, так еще и возжелал добавки. Подозреваю, он был не столько первым, сколько единственным.