Когда Сергеев с Левиным вошли в комнату, где лежал раненый, мимо них прошмыгнула довольно юная барышня с облупленной эмалированной миской в руках. Из-под темной косынки выбивались ярко рыжие кудри и, словно отблески от них, разбегались по бледной коже пятнышки веснушек. Глаза у барышни были блестящие, влажные, невероятного по насыщенности зеленого цвета, от одного взгляда в которые хотелось улыбнуться.
В миске горкой лежали бинты, явно неоднократно стиранные, ветхие, но довольно чистые, не испускающие вони гниющей плоти и присохшей сукровицы. Проскальзывая в двери, зеленоглазка повернулась к входящим правой щекой, и перед Михаилом мелькнула обезображенная лиловыми шнурами ожоговых шрамов кожа, сползающая от виска вниз, куда-то за растянутый ворот старенького свитера.
Али-Бабу только что перевязали, и он лежал на кровати, поставленной напротив окна, откинувшись, с подушками под спиной, измученный процедурой, но совсем не такой бледный, как двое суток назад. Недельная щетина, заострившиеся черты лица и взгляд с поволокой наделял его болезненной привлекательностью, и стало понятно, что не зря юная сестрица, выбегая из комнаты, косила на него глазом и розовела, как семиклассница на первом свидании.
Сергеев добродушно хмыкнул про себя.
«Жизнь продолжается».
На вошедших араб смотрел словно хозяин, в квартиру которого пришли знакомые, но все же незваные гости, без страха и без любопытства. Чего, собственно, ему было бояться? Сергеев и сам поймал себя на том, что глядит на Али-Бабу как на боевого товарища, с которым только что вместе вышел из окружения. В этом не было логики. Араб не был другом – он был временным соратником, попутчиком, как некогда говорил Хасан, все обязательства перед которым заканчивались вместе с окончанием договоренности. Но Михаил чувствовал, что внутренне его отношение к Али-Бабе изменилось в лучшую сторону, и поделать с этим ничего нельзя, несмотря на всю нелогичность и небезопасность такой перемены.
Так же когда-то получилось и с Аль-Фахри.
Во время африканского рейда они прикрывали друг другу спину вплоть до самой последней минуты. До той самой минуты, когда стало ясно, что пути их окончательно и бесповоротно расходятся, и осталось только выяснить, кто из них умрет первым или отступит. Никто не захотел отступить. И, как выяснилось теперь, ни один из них не умер.
Сегодня та давняя схватка продолжалась, только теперь она не была очной. Впрочем, это ещё как сказать…
За спиной Али-Бабы стоял никто иной, как Хасан Аль-Фахри, по прозвищу Нукер, выживший после того, как сухогруз «Тень Земли» со своим смертоносным грузом обрел вечный покой неподалеку от берегов Африки, и это придавало ситуации совершенно другое звучание. Словом, продолжалась начатая некогда, да так и не доигранная шахматная партия. Нукер был врагом. Настоящим врагом – сильным, опасным, непредсказуемым. Врагом, которого не стыдно было бы назвать другом, сложись обстоятельства по-другому. Но обстоятельства всегда складывались так, что на всей Земле смельчаки лишали жизни себе подобных по указанию людей лишенных смелости, благородства, совести, милосердия – практически всего, что делает человека человеком – но зато наделенных глобальным видением проблем и чудовищной безжалостностью в методах их решения.