подчиняться. Твои прекрасные голубые глаза говорят: «Ах, я такой чистый и невинный, пожалуйста, не делайте мне больно», а это лучший способ пробудить желание властвовать, брать силой, покорять. Ты провоцируешь людей, потому что тебя возбуждает насилие и грубость!
Протестующий возглас Гилморна был заглушен жадным, горячим ртом человека, приникшим к его губам. Прикосновение было не грубым — но страстным, напористым. Языком и губами он раскрывал эльфу рот, похищая его дыхание. Потом он сменил тактику и принялся целовать полуоткрытые губы эльфа, каждую по отдельности… скользить по ним кончиком языка… отвлечься от этого Гилморну было трудно, нежные щекочущие касания странным образом отзывались в самых разных местах его тела — в животе, в позвоночнике, под коленками, которые вдруг сами собой подогнулись. Норт прижал его к себе сильнее, положив одну руку ему под голову, а второй обняв его талию. Впрочем, на талии ладонь его провела недолго, сразу же спустившись ниже и стиснув поджарые крепкие ягодицы эльфа.
— Все еще так холоден, каким хочешь казаться? — промурлыкал Норт ему в ухо, касаясь его губами.
— Не трать зря время, — прошептал Гилморн. — Я буду выполнять твои приказания, потому что я дал слово, но ты не добьешься, чтобы я находил в этом удовольствие.
— Я даю тебе шанс, красавчик-эльф. Последуй за желаниями своего тела, подчинись мне с желанием и охотой, и ты будешь здесь не пленником, а дорогим гостем, и ночи наши будут наслаждением для обоих, равного которому не знала Арда.
Гилморн дернулся, будто его ударили. Мысль о том, что Норт думает, будто он отвечает на его страсть, была противна его гордости. Он хотел, чтобы Норт разозлился, избил его, взял силой, как раньше — все, что угодно, лишь бы разубедить его, избавиться от его ласк… этих притворных обманчиво-нежных ласк, от которых слабеют колени…
— Мое тело желает лишь одного: чтобы ты никогда не осквернял его своим прикосновением, своим нечистым дыханием, своей презренной похотью! Я бы предпочел тяжкий труд в шахтах, чем сомнительное удовольствие согревать твою постель! — срывающимся голосом бросил он в лицо человеку, трепеща в ожидании неминуемого наказания и все-таки не в силах сдержаться.
— Это следует рассматривать как отказ? — невозмутимо сказал человек. — Значит, ты выбираешь игру «раб и господин»?
— Да! Ты палач, насильник, делай со мной что тебе угодно, но ты никогда не заставишь меня полюбить свои кандалы и повиноваться тебе с охотой и желанием!
— Пусть будет так, эльф. Ты получишь то, что хочешь, — сказал Норт все так же невозмутимо.