Актер расхохотался звонким серебристым смехом.
— Я? К этой черномазой дикарке? Ну и шуточки у тебя!
Но Сайонджи не дал сбить себя с толку. Он наклонился к Таэ, подмигнул и сказал, интимно понизив голос:
— Да ладно тебе. Сам, небось, дрочишь на романчики типа «Лепестки жасмина», где красавчикам заламывают руки и тащат в постель.
— Попробовал один такой, руки-то заломить! отозвался Таэ ехидно, сузив глаза, и ткнул Сайонджи пальцем в лоб.
Того жаром обдало. «Дразнит же! Дразнит, поганец! Пусть еще Фэйд спасибо скажет, что никогда с ним кофе не пила…» Потом мыслей никаких не осталось, и в сыне Хазарат и Рэнхиро порывистая натура матери взяла верх над безмятежным спокойствием отца. Он пылко прильнул к губам Таэ, и на этот раз чертов стервозный актер ему отвечал. И не сопротивлялся, когда Сайо вскинул его на руки и понес в спальню. Даже изволил ножкой отворить дверь.
Одежда полетела во все стороны. Целовались и ласкали друг друга на ощупь, позабыв зажечь свет. Кожа у Таэ была гладкая, шелковистая, руки нежные, язык горячий и быстрый. Он вскрикивал сладко и закусывал нижнюю губу, когда Сайонджи находил его чувствительные местечки.
— Другой бы тебя разорвал, ей-богу, сказал юноша хрипло, тиская его за ягодицы. Не боишься?
— Тебя нет, шепнул Таэ.
Он опрокинул Сайонджи на спину, оседлал его бедра, и им стало не до разговоров.
Потом, когда стихли стоны и скрип кровати, и высох пот, и сбившееся дыхание успокоилось, кавалер Таэлья встал, чтобы зажечь свечи. Сайонджи молча пожирал глазами его обнаженную фигуру, чувствуя, что хочет повторить. Таэ тоже окинул любовника отнюдь не целомудренным взглядом. Снова уселся на бедра Сайонджи, продолжая разглядывать его с видимым удовольствием, соблазнительно прикусил палец.
— Надо же, какой ты стал. Даже красивее, чем Рэнхиро.
— Ой, что-то сомнительный комплимент. Ты ж его не любишь.
— Ну, я его по другой причине не люблю.
— Что, не приставал? ехидно сказал Сайонджи. — Да как он мог, подлец!
— Опять ты со своими намеками! Я вообще варваров не люблю.
— Так это потому, что полуэльф. Эльфы-то варваров ого-го как любят, и Сайонджи снабдил свой комментарий похабной ухмылкой.
Он был вовсе не из тех жестоких людей, которые любят бить по больному. И если бы Таэсса действительно страдал по своему прекрасному нэйллью, Сайонджи постарался бы обходить эту тему стороной. Но ему представлялось, что неоднозначная (или, наоборот, однозначная) слабость Таэссы к дядюшке детская блажь, которую стоит выкинуть из головы как можно скорее. И ничто тут не сработает лучше дружеской насмешки.