— С занятым ртом ты нравишься мне гораздо больше, процедил Таэсса и впился в губы Сайонджи неожиданно властно.
— А что, Фэйд прямо так на папашу похожа, что ты ее заодно ненавидишь?
— Тебе когда-нибудь говорили, Сайо, что ты жутко болтлив?
Сайонджи хихикнул.
— Есть роли «ебарь-надомник» и «бухарь-собеседник», а я их совмещаю.
— Не заткнешься вышвырну, сообщил Таэсса, засовывая ему руку между ног.
— М-м-м… Зачем затыкаться, если ты так заводишься… дыхание у Сайонджи опять начало срываться, и это была последняя членораздельная фраза, которую он умудрился выговорить в ближайший час.
Хрупкий и женственный актер был весьма неплох в активной роли. Сайонджи не забыл, каким Таэ был напористым и страстным в их первую ночь в Селхире. Тогда Сайонджи подначивал, требовал все и сразу, хвалился, что давно не девственник, а потом и говорить-то не мог, только стонал и извивался, зажав ладонью рот. Ну, все как сейчас.
Когда способность болтать снова вернулась, Сайонджи сказал слабым голосом, не открывая глаз:
— Нет, все-таки трахать надо тебя, Таэ. Потому что заодно можно любоваться, пока трахаешь. А так ни хрена не видно. Только звезды в глазах.
Наградой за комплимент стало довольное мурлыканье актера. Сайонджи поцеловал его из последних сил и пробормотал:
— Можно, я у тебя останусь до утра?
— Оставайся, но встать придется рано и уйти быстро. У меня завтра тренировка, потом репетиция. Сайо! Не спать! А в купальню, варвар несчастный?
После купальни они еще чуток побарахтались, но уснули прямо в процессе. Рано утром Таэсса вывел Сайонджи через потайную калитку в саду, чтобы не пронюхали газетчики. Несмотря на ранний час, кто-то из них наверняка ошивался у главных ворот. Калитка была защищена магией и пропускала только тех, кто приглашен в дом.
— А я приглашен? Сайонджи обнял Таэ за талию, игриво потерся щекой о его щеку, как иногда делают кошки.
— Приглашен, но не злоупотребляй. Скажем… послезавтра ночью после спектакля.
Хотя солнце еще только-только вылезало из-за домов, нехотя освещая зимний город, Фэйд не спала. И даже не пребывала в кровати. Она расхаживала по гостиной, полностью одетая, с какой-то книжкой в руках, которую держала вверх ногами. Сайонджи взглянул на угли в камине, на оплывшие свечи и спросил недоуменно:
— Ты что, вообще не ложилась?
Она прищурилась:
— Ну-ка, иди сюда. Если ты сейчас же не расскажешь мне все до мельчайших подробностей, я тебя удушу!
— Щас все будет. Я такое придумал, ты закачаешься.
Он потребовал листок бумаги и принялся чертить план.
В холле горела лишь одна лампа, бросая на стены силуэты сказочных зверей и птиц, сплетенных в причудливом узоре. В ней было ощущение тепла, уюта и сказки нестрашной, домашней сказки, которую рассказывают ребенку на ночь. Лампу сделал нэйллью, и оттого она была особенно дорога Таэссе. В детстве он любил следить за отблесками, поворачивая лампу и выхватывая взглядом драконов, фениксов, саламандр, громоястребов, мантикор… То, что они никогда не существовали, делало их только прекраснее. Фантазии чаруют куда больше суровой действительности.