Таэсса шагнул к ней, протягивая руки, но она вывернулась и отступила назад, не давая к себе прикоснуться. Ужасная мысль вдруг пришла ему в голову:
— Господи, тебя что… изнасиловали?
— Эти? Меня? она презрительно фыркнула, и напряжение в комнате слегка разрядилось.
— Тогда почему вы ведешь себя так, будто это каким-то образом моя вина?
— Даже не знаю. Может, потому, что они сказали, врезав мне последний раз ногой по ребрам: «Держись подальше от Эссы Эльи»?
Понимание накрыло его, как ушат холодной воды, выплеснутой на голову.
— Да ты с ума сошла! срывающимся голосом выговорил Таэсса, не в силах понять, ощущает он гнев или ужас настолько был потрясен этой дикой мыслью. Господи всеблагой и всемилостивый, ты думаешь, что это я их нанял?
Теперь становилось ясно, почему Эрнани смотрел на него так странно. Он питал те же самые подозрения насчет Таэссы. Месяца не прошло, как весь город видел синяк под глазом Эссы Эльи. И ни у кого не было сомнений, кто поставил этот синяк. Как там ему Таэсса ответил? «Я сам разберусь»?
— Уволь меня от театральных сцен. Я знаю, что ты неделю назад заложил одну из своих побрякушек. И даже знаю, за сколько. Сумма как раз подходящая.
— Дура! выкрикнул Таэсса, подступая к Фэйд вплотную. Желание дать ей пощечину было необычайно сильным, но он его поборол. Взамен схватил ее за талию, с силой встряхнул и выговорил ясно и четко, поднявшись на цыпочки, чтобы глаза их были на одном уровне: Я купил тебе черного жеребца в подарок! Через неделю его пригонят из Селхира. Черного степного жеребца! Да как тебе только в голову пришло?
Фэйд не шелохнулась, не отступила. Глаза ее сузились, а голос нисколько не смягчился:
— Мне в голову всякое приходит, мой серебряный. До сих пор ты ни единого искреннего слова не сказал. Ни единого раза встречу не назначил. Ни разу первый не поцеловал. Кобенился, привередничал, выеживался, и в постель тебя приходилось силком тащить. Тут мысли напрашиваются сами собой. Может, ты хотел бы сказать «нет» и не решаешься?
Таэсса и не подозревал, что его прохладная кровь способна так закипать от гнева. О, на сцене он играл гнев десятки раз, и прекрасно играл. Но никогда не ощущал такого яростного огня, такой ослепляющей, оглушающей волны эмоций, которая мешала даже думать, не то что говорить.
— Ты за кого меня принимаешь? За игрушку безвольную? сдавленным голосом рявкнул он. Я мужчина эльфийской крови, сам Дирфион мой предок, и даже не слишком отдаленный! Да как ты смогла хоть на минуту вообразить, будто можешь меня к чему-то принудить!
Бог знает что отразилось на его лице, потому что Фэйд подняла бровь но не удивленно, а скорее с издевкой, и это стало последней каплей. Таэсса отшвырнул ее к стене, и ни за что она не удержалась бы на ногах, если бы он ее не поймал и не прижал осторожно, стараясь не потревожить раненое плечо и забинтованные ребра. Уж на это у него соображения все еще хватало. Она не вскрикнула, но выдохнула громко, и он накрыл ее рот своим, потому что жаркая волна внутри бушевала и требовала выхода. Они принялись целоваться, исступленно и яростно, он бормотал что-то неразборчивое, вроде: «На, на, смотри, первый… довольна?» Потом спрятал лицо на ее плече, стараясь унять дыхание и успокоиться, потому что тащить ее в кровать или на ковер точно было плохой идеей.