Тут Бармен принес Водиле и Лысому водку, пиво, орешки и даже сухарики с запеченным сыром.
Шура их просто обожал! Сам запекал в нашей духовке, всех угощал и ужасно хвастался этими сухариками. На меня прямо домом нашим пахнуло!..
— Не заложишь? — спросил Водила у Бармена и приоткрыл сумку над моей головой. — Гляди, какую я животную везу. У тебя пожрать для него ничего не найдется?
Бармен посмотрел на меня, усмехнулся и спросил Водилу:
— Сколько на твоих?
— Пять минут четвертого.
— Все! — решительно произнес Бармен. — Имеем право.
Он закрыл двери бара на ключ, погасил свет, оставив его только над нашим столом и своей стойкой. Сразу стало даже уютнее…
Потом он пошел за стойку, снял с бутербродов разную всячину и все это сложил на небольшой подносик. Туда же он поставил глубокую плошку, типа Шуриной пиалы, которую ему подарила та наша киргизская китаянка. А в плошку налил до краев сливок из красивого картонного пакета. Все это притащил к нашему столу и сказал:
— Зная тебя, думаю, что и ты меня не заложишь… — и снова пошел за стойку бара.
Оттуда он вышел, держа на руках огромного толстого белого пушистого Кота. Так вот, чей это запах почуял я с самого начала!
Кот висел на руках Бармена без каких-либо признаков жизни. Если бы не его сонные, вяло мигающие глаза, я подумал бы, что он мертв.
— Твоего как зовут? — спросил Бармен.
— Кыся… Может, Барсик там. Или Мурзик. Хрен его знает… Я его «Кысей» зову.
— А моего — Рудольф, — Бармен поставил тарелку со жратвой и сливками под стол между своим Котом и мною и сказал нам: — Знакомьтесь, ребята. Надеюсь, поделитесь по-братски…
Я тут же приготовился было к драке, но толстый Рудольф посмотрел на меня своим сонным глазом и нехотя промямлил по-нашему:
— Ты, давай, лопай… Меня уже тошнит смотреть на все это. Не стесняйся. Как тебя?.. «Кыся», что ли?..
— Мартын меня зовут, — ответил я и понял, что драка не состоится.
Бармен принес для себя большую домашнюю фаянсовую чашку с крепким горячим чаем и присел за наш столик.
— А водочки? — спросил его Лысый, но Бармен отрицательно покачал головой.
— Не пьет он, не пьет, — усмехнулся Водила.
— А может, стопарик все-таки врежешь? — настаивал Лысый.
— Ежели я при своей профессии буду еще и стопарики врезать, недолго и в ящик сыграть, — рассудительно ответил Бармен. — А у меня, в мои пятьдесят два годика, как говорит наш доктор Раппопорт Иван Евсеевич, сердце, как у двадцатилетнего! И это при том, что я чуть не каждую ночь только под утро спать ложусь. Да, Рудольф?..
Но Рудольф в его сторону даже ухом не повел. А мне сказал: