— А правда, что его тело исчезло из склепа? — всё еще красная от смущения, Фрося взяла край своего белого передника и изнаночной стороной вытерла выступивший на лбу пот.
— А как же, — переворачивая блин, отозвалась баба Настя, — аккурат на третий день. Но заметили это не сразу. Сперва начали люди пропадать. Потом двоих нашли с перерезанным горлом и выеденными внутренностями. Вот тут- то и вспомнили про старого барина. Мужики стали роптать. А когда пропал мельник, вооружившись кольями, пошли к барскому дому и потребовали открыть склеп.
— Так барин им и открыл! — сомнительно покачала головой Фрося.
— А как бы он не открыл, коль мужики грозились сбить замки! К тому же говорят, он был напуган не меньше них.
— А дальне что? — Фрося заёрзала на табурете и, хотя сидела у самой плиты, зябко поёжилась.
— А ничего! Мужики, вооружившись осиновыми кольями, вошли в склеп, а барина- то нет, даже гроб пропал! Видно старый барин его заранее перепрятал. Сколько ни искали потом- гроб не нашли, а люди всё пропадали. Тогда мужики наплавили из рублей серебряных пуль и стали дежурить. Сколь дежурили- не знаю, но углядели однажды как огромный чёрный волк крадётся к уснувшему пастушонку и стрельнули по нему из фузеи. Закричал волк как люди кричат и в чашу бросился.
— И что, убили?
— Убить- то не убили, но силы волчьей лишили. В тот же день сторожа увидели старого барина в его людском облике. Шёл он по трясине и не проваливался — истинный оборотень! Снова стрельнули по нему, он за грудь схватился и, повалившись вниз головой, утоп в болоте. Вытаскивать его из трясины никто не рискнул. С тех пор люди пропадать перестали, но видимо и второй пулей его не убили, а токмо ранили. Вот он отлежался за сто лет и теперь на свет выбрался.
— И что теперь? — с расширившимися от страха глазами спросила Фрося.
Тётя Настя, сбросив очередной блин, пожала плечами и, тяжело вздохнув, поспешно перекрестилась:- А бог его знает!
Не все волки окончили свой жизненный путь в день облавы, и по ночам нет- нет да и раздавался за околицей надрывный крик одинокого волка.
Багрово- красный закат, словно окровавленное рубище опутал горизонт. Редкие облака, казавшиеся подвешенными на ниточках шариками, отсвечивали темно — рубиновым светом. Дед Михей, опираясь на граненый ствол фузеи, до рези в глазах всматривался в надвигающуюся темноту. Шапка с наполовину оторванным ухом съехала на бок, и от того казалось, что дед прислушивается к чему-то. Рваный полушубок, перетянутый таким же рваным кушаком не спасал от январского холода и, что бы согреться, Михею приходилось то и дело притопывать огромными подшитыми валенками. Со стороны могло показаться, что он исполняет какой- то замысловатый, колдовской танец.