Где же все это время был пистолет?
Подержанный ПММ оставался там, куда его засунул Максим Т. Ермаков сразу после первой встречи с социальными прогнозистами. Он валялся в среднем ящике офисного стола, среди мелкой дребедени вроде глючных дисков, иссякших зажигалок и пересохших маркеров; он елозил там и крушил своей оружейной тяжестью хрупкую пластмассу. Первое время Максим Т. Ермаков надеялся, что ПММ исчезнет сам собой; он думал, что если вещь, которую обычно прячут, оставить в доступном месте, то ее по определению украдут. Не тут-то было. Похоже, даже уборщица обходила рабочее место Максима Т. Ермакова подальше: стол зарастал пылью, однажды пролитый кофе превращался в покрытое шерстью родимое пятно. Теперь зона обитания Максима Т. Ермакова выглядела в офисе будто тусклый остров, где самого обитателя можно обнаружить по свежим, как бы медвежьим следам.
Наконец, однажды Максим Т. Ермаков взял увесистый ПММ в руку и задумался. Поскольку оружие предназначалось для одного-единственного действия — краткой механической конвульсии между пальцем и виском, вроде гипертрофированного жеста, каким показывают, что у человека не все дома, — то социальные прогнозисты не позаботились снабдить Объект Альфа причиндалами для ношения пистолета: кобурой, постромками, что у них там еще есть на этот случай. Будучи помещенным в пиджак (а Максим Т. Ермаков любил пиджаки из тонкой шерсти на шелковой подкладке), ПММ безобразно оттягивал карман; кроме того, на его железную тяжесть отзывалась печень, моментально твердевшая, даже как будто перенимавшая у ПММ его прямой угол, упиравшийся в ребро. Максим Т. Ермаков как физическое тело очень плохо совмещался с пистолетом. Поэтому он не придумал ничего лучшего, чем поместить ПММ в портфель, чтобы в нужный момент, сорвав крышку с деликатного замочка, стряхнуть портфель с оружия, будто тряпку, и выстрелить.
Всей своей раздражительной кожей он улавливал мятное дуновение опасности. Плохо было уже с утра. Казалось, будто социальные прогнозисты, побывавшие в квартире, не ушли, а именно растворились в воздухе. Они давали знать о себе едкими техническими запахами, странными темнотами, из-за которых, стоило в сумраке раннего зимнего часа стукнуть выключателем, с нежным звоном лопались перегоревшие лампы. По ночам голова Максима Т. Ермакова работала, будто стиральная машина, проворачивая гигабайты какой-то сырой информации, всасывая и сливая пенную муть — снившуюся в виде моря, которое надо постирать со всем его содержимым. Максим Т. Ермаков вставал с постели разбитый, шлепал Маринку, все чаще остававшуюся ночевать, по звонкой, как мяч, холодной ягодице, яростно брился и щерился в зеркало. Наступал суровый день, готовивший Максиму Т. Ермакову пакостные сюрпризы.