„Россия-мать“, — он перед смертью прошептал.
Афганистан — красивый горный, дикий край,
Приказ простой — вставай, иди и умирай.
Но как же так? Ведь на Земле весна давно,
А сердце режет, мечты и горести полно…
Мой друг упал — лицо красивое в крови,
Он умирал, вдали от Родины-земли.
Смотрел с надеждой, он в голубые небеса,
И все шептал: „Прекрасен наш Афганистан“».
Старый наемник пел, его голос разносился в темноте далеко, цеплял за душу, а я старался запомнить эту правильную по жизни песню, которую слышал впервые, и сохранить ее в себе, чтоб передать потом другому талантливому певцу. Олег, что же, с одной стороны, жалко его, талант, но и он сегодня умрет, ибо верен своему вожаку, и готов идти с ним туда, куда он только укажет и, не смотря на все свои песни, убивать моих друзей, и тех, кто не захочет на себя ярмо рабское одеть. Он сгинет без следа, а песня должна жить.
Олег закончил петь, как раз закипела водичка, заварили чайку и мы разговорились.
— Душевная песня, но вредная, — держа в руках кружку, сказал Кара.
— Почему? — поинтересовался я.
— А ты сам подумай, Саня. Какая, нах, Россия-мать? Нет ее, кончилась и никогда уже не возродится. А слова, про Родину-землю, это не для нас, не для наемников. Надо что-то попроще, про бабло, про славу и девок распутных. Как ты, Олег, может быть, споешь чего-нибудь про дублоны золотые и пиратов лихих?
— Настроения сегодня нет, — отхлебнув чайку, ответил старый наемник. — Как-то неспокойно мне на душе. Вроде как все в порядке, а что-то не так и тоскливо.
— Не обращай внимания, это песню ты сегодня спел не подходящую.
— Наверное, — Олег встал с бревна и потянулся всем телом. — Устал, пойду спать.
— Угу, — промычал Кара и, дождавшись ухода своего верного бойца, обратился ко мне: — Ты поговорить хотел, сейчас самое время для этого. Я как золотишко получу, так такой добрый становлюсь, что просто сам себе удивляюсь. Что у тебя?
Для вида, помявшись, я сказал:
— Босс, мы с тобой насчет Марьяны говорили, помнишь?
— Ну, было такое, а что? — он сразу же насторожился.
— В общем, дядя Коля, прошлую ночь мы провели вдвоем и занимались совсем не чтением стихов при Луне.
Чего от Бурова можно было ожидать в этот момент, я представлял себе очень слабо, однако, тот повел себя странно, и засмеялся:
— Вот девка, вся в мать, чего хочет, всегда получит, — отсмеявшись, он спросил: — И что у вас теперь?
— Пожениться хотим, если ты не против, конечно.
— Если у вас, Сашка, до секса уже дошло, то возражать мне, теперь и смысла нет. Было дело, хотел ее в семью Мэра Трабзонского пристроить, но такую, ее там не возьмут. Строгих правил люди, традиционалисты. Вернемся домой, соберемся нашей дружной семьей, и все подробней обговорим, — наемник зевнул и на выдохе сказал: — Спать пора, пойду, наверное.