Вот так я провел сочельник 1942 года, в одиночном окопе на ничейной земле. На краю окопа передо мной лежали наготове автомат и гранаты.
На таком посту ужасно клонит в сон. Не только потому, что утомляют постоянное напряженное улавливание и истолкование каждого еле слышного звука, мерещащиеся крадущиеся тени, — уединение тоже действует усыпляюще. Ты совершенно один. Однако прежде всего тебя парализует странное желание смерти. Мысль о том, чтобы уснуть и избавиться от всего этого, погрузиться в сон и не просыпаться, очень привлекательна — это так легко и безболезненно. Все, ради чего стоит жить, рассеялось в какую-то нереальность, превратилось в призрачный вздох, в далекий, усталый стон, во что-то невозвратимое.
И вдруг скрежет стали о сталь привел меня в оцепенение. Звук был очень слабым, но с этого мига мои чувства тревожно обострились. Сжимая в руке гранату, я прислушался; но все было тихо. Потом кровь похолодела у меня в жилах; рядом с окопом что-то проскользнуло. Я задрожал. Чудилось, что уже ощущаю лезвие ножа на горле. Я искусал в кровь губы и до боли в глазах вглядывался в темноту, пока они не заслезились. Потом показалось, что слышу шелест лыж. Выпустить осветительную ракету? Но я не посмел рискнуть оказаться в глупом положении. Условности до того сильны, что подчас соблюдаешь их, даже если это может стоить тебе жизни. Ракета, само собой, открыла бы мое местоположение русским, которые, возможно, залегли рядом с длинными ножами наготове. Вдали душераздирающе выла пара волков, но больше ничто не нарушало морозного безмолвия зимней ночи. Внезапно тишину разорвал пронзительный вопль, сменившийся жутким хрипом; в ту же минуту раздался другой крик: «На помощь! На помощь! Меня схватил иван!». И резко оборвался, словно человеку зажали рукой рот. У меня волосы встали дыбом. Показалось, что вижу впереди какие-то фигуры. Я изо всех сил бросил в них несколько гранат и дал автоматную очередь. Как безумный, выпустил несколько ракет, и весь сектор ярко осветился.
Нас было девять. Шестеро не вернулись. Пятерым перерезали горло; шестой исчез.
Рождественская почта, которую мы ждали, не пришла, и в полночь мы услышали объяснение этому по громкоговорителям с русской стороны:
— Алло! Алло, Двадцать седьмой танковый! Желаем вам веселого Рождества. Если хотите получить свои письма и посылки, идите к нам. Они у нас вместе с вашей машиной. Есть посылки для…
Голос перечислил фамилии всех, кому пришли посылки или письма. Покончив с этим, продолжал:
— Товарищи из Двадцать седьмого. Сейчас мы зачитаем отрывки из писем, увидите, что письма хорошие. Вот, например, письмо Курту Хесснеру. «Дорогой Курт, — говорится здесь, — сегодня вечером был воздушный налет… бомба упала… отец… ужасное горе!». Если Курт Хесснер хочет узнать остальное, пусть переходит сюда.