— Скверно, дружище? Вот увидишь, когда врач осмотрит тебя и сделает укол в руку, сразу полегчает. Нужно добиться, чтобы мы все время оставались вместе.
— Да, нам лучше ни в коем случае не разлучаться. Черт, как больно. Будто обдирают внутренности. А как твоя нога? Повреждена сильно?
— Слегка побаливает, — с вымученной улыбкой ответил Штеге. — Особенно в ступне. Но черт с ней, с ногой, ее можно отрезать. С раной в живот дело хуже.
Подошел врач с двумя санитарами, выписывающими под его диктовку карточки на каждого из раненых. Бросив равнодушный взгляд на бинты Штеге, он произнес:
— Снарядный осколок в левой ноге, транспорт шесть, непременно свежие бинты, три кубика противостолбнячного.
Врач наложил мне на живот свежую повязку.
— Снарядные осколки в левой ноге, правой ступне и в животе, транспорт один, три кубика противостолбнячного, два морфия сейчас и перед отправкой.
Я взял себя в руки и спросил, нельзя ли нам со Штеге оставаться вместе.
— Умрете вы здесь или в санитарном поезде, особого значения не имеет, — грубо ответил он. — Но раненые в живот отправляются транспортом номер один, а он отправится транспортом номер шесть. Тут я ничего поделать не могу.
И быстро пошел дальше, полы халата развевались. Думаю, врач не был ни черствым, ни грубым, просто устал. Ведавший отправкой фельдфебель, получив хорошую английскую трубку, наш табак и сигареты, пообещал, что постарается нам помочь. После укола я носился по волнам сна и проснулся, когда меня на носилках всовывали в санитарную машину. Там было четверо носилок, одни над другими. Штеге находился подо мной, стало быть, фельдфебель сдержал обещание.
Когда машина подскакивала или качалась, мы ударялись о носилки наверху, а самый верхний о крышу. Расстояние между носилками не превышало пятидесяти сантиметров, поэтому было душно. На верхних лежал артиллерист с перебитой тазовой костью; он кричал, кричал и просил нас позвонить, так как боялся, что истечет кровью до смерти. Штеге нажимал и нажимал кнопку звонка в кабину водителя, но ни он, ни его напарник не обращали на это внимания. Когда пришло время загружать нас в санитарный поезд, артиллерист был мертв. Санитары грубо положили его на землю и накрыли брезентом; затем принялись выгружать нас.
Санитарный поезд был одним из пресловутых «дополнительных» — бесконечная череда товарных вагонов с соломой на полу и сорока приблизительно классифицированными людьми в каждом. Поезд постоянно останавливался, трогался снова рывками, словно вагоны хотели растрясти на части. В нашем вагоне одиннадцать человек умерло. Я едва не сходил с ума от боли и жажды, но Штеге держал бутылку с водой вне моей досягаемости. Выпив воды, я бы умер.