Это была не человеческая речь, а мерзкий поток слов. Одним из любимых выражений этого скота было «французская болезнь». Сам же он страдал прусской болезнью в запущенном состоянии, то есть подлым стремлением унижать. Это болезнь, и она не ограничивается штрафными полками; она охватила всю немецкую армию, где напоминает кожную чуму, и в каждой язве можно обнаружить унтера, шишку на ровном месте.
Теперь в наказание нам устраивают муштру, длится она около трех часов. Финалом ее становится длинная канава около метра глубины, до середины заполненная грязью с желтоватой липкой пленкой на поверхности. Нам приходится протирать от нее глаза после каждой команды «ложись», отправляющей нас на дно. Наступает время обеда. Мы идем обратно в казармы и, не умываясь, едим. Затем приходится пошевеливаться, потому что через полчаса начинаются послеобеденные учения, и нужно снова быть опрятными.
Мы моемся и стираем обмундирование, становясь полностью одетыми под душ. Винтовки и другое снаряжение нужно вымыть, потом насухо протереть и смазать. Ствол тщательно вычистить. Обычный солдат так тщательно чистит свое снаряжение раз, может быть, два раза в неделю, если на учениях было много грязи. Нам приходится делать это дважды в день.
Когда мы после этого строимся, обмундирование наше, естественно, совершенно мокрое, но раз чистое, значения это не имеет.
* * *
Не менее, чем этих ужасных проверок по понедельникам, мы страшились осмотра казармы каждый вечер в 22.00. Просто невероятно, какие дела может выдумать дежурный унтер для смертельно усталых, после целого дня изматывающих учений, людей.
Перед тем как войдет дежурный, каждый солдат должен лежать на своей койке, разумеется, в уставном положении — на спине, руки вытянуты вдоль тела поверх одеяла, ступни обнажены для осмотра. Дневальный отвечал за то, чтобы везде в казарме не было ни пылинки, чтобы все ступни были чистыми, как у новорожденного младенца, чтобы все в наших шкафчиках было размещено и сложено в соответствии с уставом. В начале осмотра дневальный должен был доложить:
— Герр унтер-офицер, дневальный рядовой Бранд докладывает, что в комнате номер двадцать шесть все в порядке, здесь размещаются двенадцать человек, одиннадцать лежат в постелях. Комната должным образом прибрана и проветрена, сообщать не о чем.
Дежурный, естественно, не обращал на это внимания и осматривал комнату. Горе несчастному дневальному, если он обнаружит хотя бы малейшее пятнышко, не закрытый должным образом шкафчик или ступни с легким намеком на тень.
Унтер-офицер Гернер — думаю, он был психом в полном смысле слова — выл по-собачьи. Звучало это так, будто глаза у него вечно были на мокром месте — и действительно иногда он плакал от ярости. Когда дежурным бывал он, мы лихорадочно все оттирали, отмывали и приводили в порядок. Помню один злосчастный вечер, когда дневалил Шнитциус. Он был козлом отпущения всей комнаты, удивительно добродушным, однако настолько глупым, что являлся добровольной жертвой всех, кто старше по званию, от штабс-фельдфебелей и ниже.