— Ну-ну?
Урсула была великолепна. Жарко покраснела, глаза заискрились, заблестели, она проникла в самое сердце мужчины бессовестным женским способом.
— Понимаете, мы были одни в купе. И я так долго его не видела. Он не сделал ничего дурного; он вел себя, как хороший солдат.
Последняя реплика была гениальной. Унтер вернул наши документы.
— Можете идти. — Потом обратился ко мне. — И впредь веди себя, как хороший солдат.
Когда дверь за нами закрылась, полицейские громко заржали.
— Пошли отсюда, — прошептала Урсула и потащила меня чуть ли не бегом. — Я боюсь.
Когда мы снова вышли на залитую дождем безлюдную площадь, я увидел, что лицо ее побледнело, и лоб под черными волосами покрылся мелкими капельками пота.
— Держи меня, — простонала она. — Кажется, я упаду в обморок.
С бутылкой в одной руке, с чемоданом в другой, я обнял Урсулу. Чемодан пришлось быстро поставить и, поддерживая, бережно усадить ее на ступеньку.
— Опусти голову между колен, — сказал я. — И сиди совершенно неподвижно. Сейчас пройдет.
— Мне уже хорошо, — сказала Урсула, придя в себя. — Очень сердишься?
— Из-за чего?
— Из-за моего обморока. Пользы от меня мало.
— Вот это мне нравится! Если б ты не спасла положение, неизвестно, чем могло все кончиться. Во всяком случае, если б они проверяли мои показания, звонили бы от Ирода Пилату, я до утра не вышел бы оттуда. Проверка показаний может занять очень много времени, и до Бухареста, уверяю тебя, за четверть часа не дозвониться. Думаю, ты была великолепной и очень смелой… Должно быть, ты жутко устала. Может, я попытаюсь найти такси?
— Нет-нет. Расставаться больше не будем. Я пойду с тобой. Если посижу еще пару минут, пойдем искать вместе…
Мы немного посидели. Урсула плотно прижималась ко мне. Потом встряхнулась.
— Я замерзла.
— Вставай. Идем.
Мы нашли конный экипаж и поехали к отелю. Отель был большим, белым, сонным, с открытыми балконными дверями и подъездной аллей с толстым слоем гравия, из-за которого лошадь сразу же пошла медленнее. Старый ночной портье вычеркнул фамилию Урсулы, которую я вписал в регистрационную книгу, и дружелюбно сказал, что указывать девичью фамилию жены не нужно.
— Запишем просто «и жена», — сказал он с легкой улыбкой. — Этого достаточно.
Я покраснел, как пион. Нам казалось, что даже мальчишка-лифтер улыбается, и я сурово смотрел прямо перед собой. Когда горничная стелила постель, Урсула вышла на балкон, я хмыкнул и зашел в ванную, и вскоре мы стояли одни посреди комнаты, глядя друг на друга.
— Ну — вот мы и на месте! Сигарету?
Спичка сломалась, рука Урсулы слегка дрожала.