— Рад? — заорал я. — Ты, должно быть, совсем спятила!
И она ушла без моего благословения. Меня прямо-таки преследуют несчастья. Не знаю, как у других, но стоит только женщине сесть мне на колени, как история закручивается.
— Попробуй застегивать ширинку, — посоветовал Старик. — Скажи честно, Порта, не был ты в Берлине десять месяцев назад?
— Можешь заглянуть в мою солдатскую книжку, — ответил Порта.
— Да, но то, что там есть — одно, а то, чего нет, другое.
— Et tu, Brute[18], — возмутился уязвленный Порта. — Десять месяцев назад я был в Берлине, но, черт возьми, всего полдня.
— Не имеет значения, если ты был на тропе похоти, — сказал Старик.
МЕСТО НАЗНАЧЕНИЯ: СЕВЕРНАЯ АФРИКА
Взять бы за горло поэта, написавшего, что Средиземное море голубое, очаровательное, улыбчивое.
Свесив ноги из вагонов для перевозки скота, восемнадцатый батальон проехал Румынию, Венгрию, Австрию, а потом мы весело покатили на юг Италии. Пять раз подзывали Порту к двери взглянуть на макаронные поля. Он так до конца и не убедился, что макароны не растение.
Нас расквартировали в Неаполе, снабдили совершенно новыми танками, одели в тропическую форму. Порта отказывался сменить черный фетровый берет на шлем, и между ним и фельдфебелем на складе обмундирования разгорелась такая перебранка, что была слышна на Везувии. Дело кончилось компромиссом: Порта взял шлем, но берета его фельдфебель не получил.
Когда настало время посадки на суда, в батальоне вспыхнула эпидемия, и за несколько дней мы потеряли стольких солдат, что пришлось оставаться на месте, пока не прибыло пополнение из Германии.
В конце концов нас, пять батальонов, пять тысяч человек, разместили на двух судах, в прошлом пассажирских пароходах. Мы кричали «ура», когда они выходили из гавани. Перегибались через поручни, взбирались на мачты, на такелаж и вовсю драли глотку.
Всем выдали спасательные пояса и строго приказали ни в коем случае не снимать их, но они служили такими хорошими подушками, что с этим приказом никто не считался. На шлюп-балках раскачивались подвешенные спасательные шлюпки. На палубе были установлены зенитки, и нас сопровождали три итальянских торпедных катера, извергавших маслянистый черный дым из приземистых труб. Из-за сильной качки в трюме так несло рвотой, что там было невозможно оставаться. Порта, Старик и я закутались в шинели и улеглись на палубе, спрятавшись от ветра за рубкой. Не могу припомнить, о чем мы говорили, но помню, что мы были вполне довольны своей участью. Думаю, просто курили и спокойно беседовали о жизни вообще, задумчиво вставляя в перерывах краткие замечания. Так разговаривают землекопы, сидя в обеденный перерыв на краю траншеи. На какое-то время мы перестали быть висельниками, и Порта не пересыпал речь непристойностями, как обычно. Даже он вел себя нормально. Я так тосковал по Урсуле, что не мог предаваться покою, который нам дали ненадолго вкусить на борту набитого людьми и танками судна.