— Знаешь, что это? — спросил вдохновенно Тофик.
— Диана-охотница?
— А где же колчан и стрелы?
— Или Артемида — покровительница животных.
— Нет, не знаешь, — обрадовался он.
— Ну, тогда скажи сам.
— Скажу, пожалуйста, слушай. Это не Артемида и не Диана-охотница, потому что это самая настоящая артековская девчонка.
— Правильно, — обрадовалась Надя.
Каждый день, поднимаясь по лестнице в столовую, она глядела на скульптурную группу, силясь связать ее с впечатлениями от другой скульптуры или, может, рисунка. Она никак не могла вспомнить, в каком музее или в какой книге видела подобную композицию. Слова Тофика о том, что рядом с оленем бежит простая артековская девчонка, осветили вспышкой молнии вагонное окно, утоптанную босыми ногами дорогу и девчонку, припустившуюся наперегонки с поездом. Надя поняла, что все время сравнивала скульптуру с той девчонкой.
— Она на Ольку похожа, — сказала Надя.
Тофик нетерпеливо махнул рукой.
— При чем тут Олька, чаби-чараби! Это ты бежишь рядом с оленем. Слушай стихи. Внимательно слушай… Про тебя написано, жалко, не я написал. Но ничего, слушай.
Мне надоел круговорот,
И я хочу найти одну
Необычайную страну,
Где все идет наоборот.
Там стрелка на часах ползет
Не как у нас — наоборот.
И прошлое там впереди,
А будущее — позади.
Потомки предков порождают,
И горы, ставшие стеной,
Вдруг альпинистов поражают
Непостижимой глубиной.
И если слава велика —
Для благодарных поколений
Ржавеет памятник века,
И лишь потом родится гений.
Он закончил и азартно выкрикнул:
— Последние слова слышала? Исключительно про тебя. Слава у тебя велика? В журнале «Молодость» печатались твои рисунки.
Он протянул руку в сторону Нади.
— Памятник ржавел века, — махнул рукой в сторону памятника. — И вот ты родилась. Забирай, он твой.
— Да ну тебя, — оказала она и побежала по ступенькам.
Тофик догнал ее, схватил за руку.
— Слушай, я же красиво придумал. Соглашайся, пожалуйста.
Он держал ее руку, а Надя смотрела на него очень серьезно, мудро. Тофика смутил ее недетский взгляд.
— Не уходи, давай еще погуляем, — попросил он.
Костровая площадь перестала разговаривать громкими голосами, и наступила сначала тишина, а потом прокатился гул вздохнувшей, потянувшейся, вскочившей и побежавшей к выходу детворы. Надя рывком высвободила руку.
— Кино кончилось, — сказала она. — Пора.
— Давай все-таки еще погуляем, — крикнул вслед Тофик.
Надя засмеялась и пропала за деревьями. А он остался один на поляне. Вздохнул и сказал не то растерянно, не то удивленно:
— Чаби-чараби.
На другой день Надя пришла одна к скульптуре. Она сидела на ступеньках лестницы, смотрела на девочку, бегущую наперегонки с оленем, словно бы примеряла ее судьбу. Артековка бежала босиком, платье, обжатое ветром, жарко прилипало к животу и коленкам, стремительно пузырилось сзади. И все же она никак не могла обогнать оленя. Достала до ветвистых рогов, дотянулась до них пальцами и навсегда застыла в неподвижности.