— Не знаю. Я ведь не верю в это. Одного человека, — добавила она грустно. — Одного хорошего человека.
— Из нашего класса?
— Одного хорошего человека не из нашего класса, но из класса млекопитающих.
Темнота располагала к откровенности, и Лена, понизив голос до шепота, спросила:
— Ты его любишь?
— Не знаю. Я о нем часто думаю. И на улице всегда помню, что могу встретить. Но он обо мне не думает, и потому мы никак не можем встретиться. Вот и все. Можешь зажигать свет. Никакого разговора про это не было.
— Нет, подожди, — сказала Ленка. — А иголка от кактуса? Ты уже провела опыт?
— Я передумала. Боюсь сделать ему больно, — засмеялась Надя.
Она потянулась к лампе, но Ленка перехватила руки и не дала прикоснуться к выключателю, а потом и вообще выдернула шнур из розетки.
— А может быть, это не просто так, — сказала она. — Китайцы, они не дураки. Может быть, это как-нибудь связано с телепатией. Они иголками лечатся. У тебя есть его портрет?
— Даже два.
— Коли оба, — решительно махнула Ленка рукой.
Надя молча покачала головой, потом нерешительно протянула колючку Лене.
— Не могу.
— Чего ты? Не веришь, а боишься? Давай сюда, я за тебя проведу эксперимент, — она забрала колючку, попробовала о ладонь, голосом палача сказала: — Ничего, подойдет. Где портрет?
— Может, не надо? Лучше не надо, Лена, не надо лучше.
— Этот, что ли? — взяла рисунок, на котором был изображен гордый молодой человек, стянутый жестким воротничком мундира.
— Нет, это я рисовала Долохова.
— Этот? — взяла Лена другой рисунок.
Надя промолчала.
— Значит, этот, — она наклонила лист к окну, пытаясь в слабом свете рассмотреть лицо Марата. — Ничего, симпатичный, если тут нету лакировки действительности. А куда же колоть?
— У Гу Кай-Чжи написано — в сердце, — напомнила Надя.
— У тебя не нарисовано сердце, только голова и шея.
— Ну, приблизительно, где оно должно быть на листе бумаги, — совсем тихо сказала Надя, обреченно откидываясь на спинку кресла и закрывая глаза.
— Бумага твердая, с одного раза не проколешь, — сообщила Лена.
— Хватит, — попросила Надя, — хватит, — точно Марату в самом деле могло быть больно.
— Так! — произнесла Лена и засучила рукава платья. — Где тут второй портрет?
— Второй не надо, — Надя решительно поднялась. — Пойдем лучше погуляем.
Они вышли на улицу молча и молча дошли до кинотеатра «Космос». Стеклянный фасад был ярко освещен и пуст. Над зданием потрескивали огромные неоновые буквы вывески. Обе чувствовали, что нечаянная откровенность Нади сблизила их, сделала таинственными заговорщиками.
— Мы с тобой преступники, — вздохнула Надя.